Марина Баринова - Торг с мертвецами, часть 1 [СИ]

Посмотреть на казнь согнали всех воинов Урста, кто не был занят в карауле. В отдалении уже сложили костер — на дровах для сожжения трупов Грегор не экономил, и зря. Их оставалось не так уж и много, скудная на леса местность путникам не помогала, и вся надежда оставалась лишь на пополнение запасов в Тронке, до которого хайлигландцы надеялись добраться на следующий день.

Фастред, хотя получил дозволение не присутствовать на казни, все же заставил себя прийти и теперь наблюдал за происходящим из первых рядов. В конце концов он сам поклялся сопровождать и защищать брата Аристида. И раз Аристид пришел сюда вместе с королем, значит и Фастредово место тоже было здесь. Временами данная патрону клятва неимоверно его тяготила, но на то она и клятва, чтобы испытывать дух — так он себя утешал.

Силы на обустройство эшафота решили не тратить. Нашли на холме старый наполовину обугленный дуб — некогда в дерево ударила молния, но оно все еще жило — перекинули веревку через самую крепкую ветвь, прикатили полено, на котором, быть может, когда-то сиживал и сам дезертир и которое теперь собирались выбить из-под ног несчастного труса. Вот и вся казнь.

— Волею короля нашего Грегора из рода Волдахрдов я, Кивер ден Ланге, твой лорд и командир, приговариваю тебя, Корб, сын Сеппа из Меллена, к смерти за нарушение клятвы верности командиру, нашему королю и всей хайлиглндской земле. Добровольно оставив службу, ты нарушил установленный порядок и будешь наказан по всей строгости закона военного времени. Тебе дадут возможность исповедаться во грехах, а затем повесят на этом дереве, — Ланге указал на дуб и подозвал одного из церковников. — После твое тело сожгут, а прах развеют по ветру. — Договорив, Ланге умолк: еще немного, и его голос наверняка бы дрогнул. Потому он жестом поторопил церковника, пробиравшегося сквозь толпу солдат.

Оцепеневший от ужаса дезертир не проронил ни слова. Лишь слезы медленно катились по бледному чистому лицу, а руки дрожали. Фастред отметил, что с такими тонкими и длинными пальцами надо не меч держать, а писать длинные письма или играть красивую музыку. Не туда парня привела судьба, совсем не туда.

— Очередная ошибка войны, — беззвучным шепотом сказал он.

Молодой наставник из Спорных земель, имя которого Фастред так и не запомнил, спешно подошел к приговоренному, вложил в его правую ладонь оловянный символ веры на кожаном шнурке и прочитал краткую молитву. Корб-трус, как его уже успели прозвать с момента поимки, видимо, пытался признаться в каких-то неблаговидных поступках, но церковник слишком торопился закончить процедуру. Взмахом руки он очертил благословение, повернулся к Ланге и кивнул:

— Именем Хранителя и Последнего сына его Гилленая да будут отпущены все грехи этому праведнику. Дух его отныне чист и готов встретиться с Господом нашим. Приступайте.

Лишь на миг доброе и открытое лицо Кивера ден Ланге перекосилось гримасой боли, но он быстро взял себя в руки, сжал ладонь дезертира с символом веры, прошептал что-что наверняка утешающее и, даже не договорив, выбил полено из-под его ног под гробовое молчание войска. Никто не шелохнулся, пока конвульсии бедняги Корба не закончились и дезертир не повис на веревке. Лишь ветер свистел в ушах да трепал промокшие с ночи плащи.

Оловянный диск выпал из разжатой ладони покойника и затерялся в траве.

На Кивера было жаль смотреть: старший сын прославленного графа Урста успел прослыть способным воином, но командование большим войском принял лишь немногим более года назад, и Фастред это чувствовал. Хороший вояка не обязательно станет хорошим командиром и наоборот. Монах видел в Кивере потенциал, но путь к превращению в военачальника был для Кивера полон духовных испытаний и договоров с совестью, а сердце его порой казалось слишком мягким для поста, который он занимал. Фастред слышал, что младший Ланге до последнего уговаривал короля смягчить наказание за провинности солдат, но Грегор был непреклонен, как и всегда. Даже брат Аристид в кои то веки оторвался от перевода очередной богословской книги и вмешался, но король не прислушался и к нему. А потому пойманных дезертиров ожидала лишь смерть — виселица для простолюдинов и отсечение головы для аристократов. Скверная и позорная кончина в чужих землях. Родные даже не смогут проститься и узнать место пограбения праха, чтобы потом посадить там деревце. Да и вряд ли оно бы прижилось на такой скудной почве.

Фастред мог облегчить конец этих оступившихся бедолаг разве что молитвой. Но в случае с этим Корбом было уже поздно.

Солдаты начали расходиться, а с ними церковники и командиры отрядов. Казнь казнью, но выполнение обязанностей никто не отменял. Осталось лишь несколько человек, которым поручили сжечь останки. Фастред дожидался, пока король, Аристид и Ланге окончательно покинут холм, а затем медленно подошел к мертвецу. Корба-труса опустили на землю и уже снимали веревку. Выглядел и пах он неважно и постыдно, как и полагалось всякому висельнику.

— Помочь, святой брат? — обратился к Фастреду один из солдат. Конопатый худой мальчишка с глазами старика и ловкостью убийцы. Такое Фастред тоже лихо подмечал. — Не переживайте, мы его быстро к костру перетащим. Тут-то недалеко, не как в прошлый раз. Может оно и хорошо, что так вышло, с Корбом-то. Слабый он был. И дерганный. Вечно паниковал на пустом месте, да и животом был плох. А сейчас для него все кончилось, с боженькой скоро встретится. — Юный солдат наконец-то перестал тараторить, задрал голову и уставился на затянутое свинцовыми тучами небо. — Но плохим Корб точно не был, вот что я скажу, святой брат. Просто не для войны его сделали. Может там наверху и свидимся еще, коли свезет… — Мальчишка замолчал и тряхнул головой, отгоняя задумчивость. — Надо торопиться с костром. Зуб даю, сегодня опять польет.

Фастред почти его не слышал. Он присел на корточки, нашарил в траве выроненный дезертиром оловянный диск и, приподняв голову Корба, надел символ веры на его посиневшую шею.

— Еще одна душа отошла к тебе, Милостивый, — тихо прошептал он, склонившись над телом. — Прими Корба, как тогда принял собственных детей. Молись за него, как мы молимся, ибо все мы тоже дети твои.

То была даже не молитва, а просьба. Брат Аристид учил, что Хранитель слышит всех своих детей и вне стен церкви, что к нему можно обращаться прямо, и Фастреду хотелось в это верить. Ему нравилась мысль, что Хранитель столь же прост и открыт к людям, как они — миру.

Он сидел, зачем-то глядя в остекленевшие глаза мертвеца, когда кто-то прочистил горло за его спиной и робко тронул за плечо. Монах обернулся.

— Простите, святой брат. — Здоровенный мужик с темной бородой, отличительным знаком главы отряда и рундским топором на поясе переминался с ноги на ногу, словно провинившийся школяр. За ним стояли трое солдат и так же нерешительно поглядывали на Фастреда.