Фрэнк Херберт - Бог-Император Дюны

Лито припомнил испытанную им тогда радость.

«Я сидел за органом, открыв себя затопляющим волнам музыки.»

Только три раза во всех своих жизнях-памятях он сталкивался с равным Баху. Даже Лекало не был лучше — настолько же хорош, но не лучше.

Не правильней ли всего будет выбрать на эту ночь женщин-интеллектуалок? Одной из лучших была бы бабушка Джессика, но опыт подсказывал, что кто-то столь близкий ему, как Джессика, не справиться с нынешним напряжением. Поиск нужно вести намного дальше.

Он вообразил себя описывающим такое возвращение какому-нибудь охваченному благоговейным ужасом совершенно воображаемому посетителю, потому что никто никогда не осмелится выспрашивать его о столь священном деле.

— Я путешествовал вспять через стаи моих предков, охотясь вдоль притоков, кидаясь в трещинки и щели. Очень многие имена вряд ли тебе ведомы. Слышал ты когда-нибудь о Норме Сендве? Я жил ей!

— Жил ей? — переспросил воображаемый посетитель.

— Разумеется. А как же иначе, когда в тебе твои предки? Ты думаешь, первый космический корабль Союза изобрел мужчина? Твои исторические книги рассказали тебе, что это был Аврелиус Вентрот? Эти книги лгут. Изобрела его жена, Норма. Она подарила ему проект корабля, а также пятерых детей. Он полагал, что его Я не возьмет меньшего. В конце концов, осознание того, что не он на самом деле создал свой собственный образ, и стало причиной его гибели.

— Ты жил и в нем тоже?

— Естественно. Я совершал дальние странствования Свободных. Через линию моего отца и других, я спускался до самого Дома Атреев.

— Такой прославленный род!

— В нем тоже дураков хватало.

«Что мне нужно, так это отвлечься», — подумал Лито.

Не отправиться ли ему в праздную прогулочку сквозь любовные заигрывания и сексуальные подвиги?

— Ты и понятия не имеешь, какие внутренние оргии для меня достижимы! Я законченный эротоман — и участник (участники), и зритель (зрители). Невежество и непонимание в вопросах сексуальности породило так много бед. До чего же ужасающе мы были узки — до чего жалки.

Но Лито понимал, что не сможет на это пойти на этот выбор — не в эту ночь, когда Хви рядом, в его Городе.

Не обозреть ли ему тогда картины битв?

— Который из Наполеонов был наибольшим трусом? — вопросил он своего воображаемого посетителя. — Я этого не открою, но я знаю. О да, я знаю.

«Куда же мне пойти? Все прошлое открыто для меня, но куда же мне пойти?»

Бордели, злодейства, тираны, акробаты, нудисты, хирурги, музыканты, волшебники, мужчины-шлюхи, просители, жрецы, мастеровые, жрицы…

— Знаешь ли ты, — спросил он своего воображаемого гостя, что в хула-хупе хранится древний язык жестов, принадлежавший некогда только мужчинам? Ты никогда не слышал о хула-хупе? Ну, конечно, кто ее теперь танцует? Хотя танцоры сохранили очень многое. Перевод языка танцев утрачен, но мне он известен.

Однажды я целую ночь был калифами, путешествующими вместе с исламом на восток и на запад — путь, занявший столетия. Не буду докучать тебе подробностями. Удались теперь, посетитель!

И он подумал: «До чего она искушающа, эта песнь сирены, манящая меня безвозвратно поселиться в прошлом.

И до чего же теперь бесполезно прошлое, — спасибо проклятым икшианцам! До чего же скучно прошлое, когда здесь Хви. Она пришла бы ко мне прямо сейчас, призови я ее. Но я не могу ее позвать… не сейчас… не сегодня.»

Прошлое продолжало его манить.

«Я мог бы совершить паломничество в мое прошлое. Это не должно быть сафари. Я мог бы отправиться в одиночку. Паломничество очищает. Сафари превращает меня в туриста. В этом вся разница. Я мог бы уйти в одиночку в мой внутренний мир.

И никогда не вернуться.»

Лито ощутил неизбежность того, что в конце концов, это состояние грез окончательно поймает его в ловушку.

«Я создаю особое состояние грез по всей моей Империи. Внутри этого сна рождаются новые мифы, появляются новые направления и новые движения. Новые… новые… новые… Но все рождается из моих собственных грез, из моих мифов. Кто уязвим для них более меня? Охотник попался в собственную сеть.»

Лито понимал, что он столкнулся с состоянием, против которого не существует противоядия — ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Его огромное тело трепетало и содрогалось в сумраке палаты аудиенций.

Одна из Рыбословш у входа шепнула другой:

— Что, Бог встревожен?

Ее напарница ответила:

— Грехи нашего мироздания растревожат кого угодно.

Лито услышал их и безмолвно заплакал.

Почти против его воли, Айдахо везли на заре в «безопасное место» на имперском топтере, а рядом с ним сидела Сиона. Топтер летел на восток, навстречу золотой арке солнечного сияния, встававшего над нарезанным на прямоугольные зеленые плантации пространством.

Топтер был большим, достаточно вместительным, чтобы нести небольшой отряд Рыбословш, вместе с двумя их гостями. Пилота капитаншу отряда, кряжистую женщину с таким лицом, что Айдахо бы ни за что не поверил, будто оно вообще способно на улыбку, звали Инмейер. Она сидела на месте пилота прямо перед Айдахо, две мускулистых Рыбословши по обе стороны от нее. Еще пять стражей сидели позади Айдахо и Сионы.

— Бог велел мне увезти тебя из города, — сказала ему Инмейер, когда подошла к его командному посту под центральной площадью. — Это ради твоей собственной безопасности. Мы вернемся завтра утром на Сиайнок.

Айдахо, измученный тревожной ночью, ощутил тщетность оспаривать приказ «самого Бога». Инмейер, казалось, вполне по силам сграбастать его под одну из своих толстых подмышек и так уволочь. Она увела его с командного поста в ледяную ночь, укрытую шатром звезд, похожих на острые кромки разбитых бриллиантов. Только когда они подошли к топтеру, Айдахо узнал ожидавшую там Сиону. Он задумался тогда о цели их отлучки.