Фрэнк Херберт - Еретики Дюны

— Ага, — сказала Сирафа. — Значит ты будешь продолжать слушать мои слова?

Лусилла коротко кивнула.

— Очень хорошо, — сказала Сирафа. — Могу я предположить, что ты способна исполнять вагинальную пульсацию.

— Да, способна.

— В любой позе?

— Я могу контролировать каждый мускул своего тела!

Сирафа поглядела мимо Лусиллы на Бурзмали.

— Это правда?

Бурзмали проговорил совсем близко позади Лусиллы:

— Иначе бы она так не говорила.

Сирафа задумалась, глядя на подбородок Лусиллы.

— В этом, по-моему, есть затруднения.

— Чтобы не возникло неправильного представления, — проговорила Лусилла, — способности, которые у меня развиты, не выносятся на обычный рынок. У них иное назначение.

— О, я уверена, что так оно и есть, — сказала Сирафа. — Но сексуальная живость, это…

— Живость! — Лусилла вложила в свой голос все негодование Преподобной Матери. Неважно, что может быть именно этого Сирафа и надеялась достичь, ее следовало поставить на место! — Живость, ты говоришь? Я могу контролировать температуру гениталий. Я знаю и способна возбуждать пятьдесят одну эрогенную зону. Я…

— Пятьдесят одну? Но ведь их только…

— Пятьдесят одна, — огрызнулась Лусилла. — А по последовательностям и количеству сочетаний — две тысячи восемь. Более того, сочетание с двумястами пятью сексуальными позами…

— Двести пять? — Сирафа была явно потрясена. — Ты, наверняка, говоришь о…

— На самом деле их даже больше, если считать вариации. Я — Геноносительница, что означает, что я владею тремястами ступенями усиления оргазма!

Сирафа прокашлялась и облизнула губы.

— Тогда я должна тебя предостеречь, чтобы ты себя обуздывала. Держи свои способности на привязи, или… — она опять поглядела на Бурзмали. — Почему ты меня не предостерег?

— Я предостерег.

Лусилла ясно расслышала насмешку в его голосе, но не оглянулась, чтобы удостовериться в этом.

Сирафа два раза глубоко вдохнула и выдохнула.

— Если тебе начнут задавать хоть какие-нибудь вопросы, ты скажешь, что как раз готова к испытанию на переход в следующую ступень. Это должно снять подозрения.

— А если меня спросят об испытании?

— О, это легко. Ты загадочно улыбнешься и промолчишь.

— А что, если меня спросят об этом Ордене Хорму?

— Тогда пригрози спрашивающему, что доложишь об этом своим вышестоящим. Вопросы сразу прекратятся.

— А если не прекратятся?

Сирафа пожала плечами.

— Сплети любую историю, какую захочешь. Даже Видящую Правду повеселят твои увертки.

Лусилла сохраняла выражение задумчивости на лице, размышляя над сложившейся ситуацией. Она слышала, как Бурзмали — Скар! — пошевелился за ее спиной. Она не видела серьезных затруднений в том, чтобы осуществить такой обман. Это могло бы даже предоставить ей забавные возможности, о которых она позже отчиталась бы на Доме Соборов. Сирафа, она отметила, улыбается Бурз… — Скару! Лусилла оглянулась и поглядела на своего клиента.

Бурзмали стоял обнаженный, его боевая амуниция и шлем аккуратно сложены рядом с небольшой кучкой грубых одежд.

— Я вижу, Скар не возражает против твоих приготовлений к этому приключению, — сказала Сирафа. Она махнула рукой на его жестко стоящий пенис. — Значит, я вас покидаю.

Лусилла услышала, как Сирафа удаляется через отсверкивающий занавес. Все мысли Лусиллы захлестнуло гневной волной:

«На этом месте сейчас должен бы быть гхола!»

— Во имя нашего Ордена и нерушимого единства его Сестер этот отчет признан достоверным и достойным помещения в хроники Дома Соборов.

Тараза всмотрелась в эти слова на проекции дисплея с выражением отвращения на лице. Утренний свет отбрасывал рябь желтых отражений на проекцию, и от этого в отпечатанных словах смутно брезжила какая-то загадочность.

Сердитым движением Тараза оттолкнулась от проекционного столика, поднялась и подошла к южному окну. День еще только начинался, и во внутреннем дворе лежали длинные тени.

«Следует ли мне отправиться туда лично?»

При этой мысли ее она ощутила явное нежелание. Эти апартаменты навевают такое чувство… безопасности. Но эта была глупость и она каждой жилкой это знала. Бене Джессерит провел здесь более четырнадцати сотен лет, но, все равно, планета Дома Соборов должна считаться лишь временной.

Она положила левую руку на гладкую раму окна. Каждое из окон этой комнаты располагалось так, что перед ним открывался чудесный вид. Сама комната — пропорции, обстановка, цвета — все отражало характеры и таланты архитекторов и строителей, создававших ее с единственной мыслью: вызывать в ее обитателях ощущение надежной опоры.

Тараза попробовала погрузиться в это чувство, но не смогла.

Только что закончившаяся дискуссия оставила в ней чувство горечи, которое возникло из-за слов, произнесенных в самых мягких и спокойных тонах. Ее советницы были упрямы и (она согласилась без обиняков) по вполне объяснимым причинам.

«Превратить нас самих в миссионеров? Ради выгод Тлейлакса?»

Она коснулась контрольной пластинки рядом с окном и отворила его. Теплый ветерок, напоенный запахами весеннего цветения из яблоневого сада, полетел через комнату. Орден гордился своими фруктовыми садами, которые росли здесь в самой сердцевине сердцевин всех их Оплотов. Во всем населенном космосе Старой Империи, ни на одной планете, которые паутиной своих Оплотов и Зависимых Соборов охватывал Бене Джессерит, не было садов, чудесней этих.

«По плодам их ты их узнаешь», — подумала она. — «Некоторые из старых религий до сих пор могут поставлять мудрость».

Таразе, с ее точки широкого обзора, видна была вся южная часть растянувшихся зданий Дома Соборов. Тень ближней дозорной башни тянулась длинной неровной линией через крыши и внутренние дворики.

Когда она задумывалась над этим, то понимала, что в этом, удивительно малом месте, сосредоточена столь огромная власть. За кольцом фруктовых садов и огородов располагались аккуратной шахматной доской личные резиденции, каждая окруженная своей плантацией. Ушедшие на покой Сестры и избранные верные семейства занимали эти привилегированные поместья. По западным пределам тянулись заостренные зубцы гор, вершины которых. Космодром располагался в двадцати километрах к востоку. Все вокруг сердцевины Дома Соборов было открытыми равнинами, где паслись особо выведенные породы скота, столь чувствительного к чуждым запахам, что он утробным ревом реагировал при малейшем вторжении людей, не отмеченных местными запахами. Самые глубокие дома внутри их огороженных посадок были заложены одним из первых башаров таким образом, чтобы ни днем, ни ночью никто не мог пробраться незамеченным через извилистые, вровень с землей, каналы.