Джеймс Барклай - Крик Новорождённых

— Объединяй с нами разум. Сфокусируйся на нас.

Джеред встал правее Менас и проверил готовность Кована. Им необходимо действовать быстро и точно. Семеро против троих и нескольких невооруженных детей. Короткое описание Гориана подарило им преимущество. Он смог различить неясные очертания фигур у земли: они двигались очень медленно и почти бесшумно. Умелые разведчики, и он предупредил Менас и Кована. Еще несколько ярдов — и их увидят. Казначей обернулся и кивнул Ковану. Тот в свою очередь кивнул Ардуцию, который находился всего в нескольких ярдах позади.

В воздухе что-то изменилось. Джеред ощутил это. Словно под ногами потекло тепло. Он содрогнулся. Это казалось неестественным. Неправильным. Впереди и у берега реки задрожала растительность. Застонал бамбук.

— Не подведите меня, — прошептал казначей.

Он поднялся и выбежал из лагеря. Послышался звон тетивы Менас. Впереди закричали люди. Джеред увидел, как фигуры вскочили на ноги, услышал звук обнажаемого оружия. Справа от него из земли вырвались корни. Трава стала густой и оплела стволы деревьев. Ветки резко рванулись вниз, обрастая молодыми листьями. Невысокий кустарник стал густеть и цепляться. На протяжении по крайней мере десяти ярдов от берега реки протянулась баррикада. Казначей услышал крики страха, боли и изумления.

Прямо перед ним из теней появились цардиты. Они были в легких доспехах для быстроты передвижения, с лицами, покрытыми темной краской. Джеред налетел сразу на двух. Он ударил одного в лицо левым кулаком, отбросив назад. Второй успел отреагировать, вскидывая клинок. Джеред принял его на свой меч и отвел в сторону. Он взмахнул гладиусом, резанув по лицу противника, а потом повернул вниз, вспоров кожаный доспех и живот.

Он увидел, как Кован пробежал мимо него, услышал звон металла и резко обернулся навстречу второму противнику. Тот даже не пытался защищаться. Он уставился за спину Джереда, на разрастающийся, непроходимый барьер из растительности. Джеред двинулся на него. Цардит отступил.

— Сражайся! — приказал Джеред.

Цардит мотнул головой. Джеред бросился на него. Тот попятился, споткнулся о корень и рухнул на спину. Джеред рванулся вперед и вонзил гладиус в грудь врага. Кровь фонтаном ударила изо рта, забрызгав Джереду лицо. Он выпрямился, чтобы вытереть кровь, и был отброшен назад от убитого. Правая рука Джереда ударилась о ветку — и клинок вырвался из пальцев.

Враг навис над ним. Джеред быстро перекатился. Сабля с силой вонзилась в землю позади него. Он лягнул ногой, заставив цардита отступить, и стремительно вскочил. Краем уха казначей услышал звон тетивы, за которым последовал крик боли. Цардит начал его обходить. Ближе к реке продолжали звенеть клинки. Джеред высился над более низким противником, следя за его движениями.

Цардит сделал выпад вперед, и Джеред отклонился назад, стукнувшись о ствол дерева. Глаза его противника расширились, и он нанес колющий удар. Джеред уклонился. Клинок вонзился в ствол прямо над его макушкой. Джеред ударил цардита головой в живот, так что у того перехватило дыхание. Он сжал руки на поясе врага, и они покатились по земле. Джеред оказался внизу, но быстрее работал кулаками. Одной рукой он резко оттолкнул цардита, а другой нанес ему удар по подбородку. Челюсти цардита лязгнули. Зубы с треском раскрошились. Он бессильно упал на бок. Джеред перекатился, вытащил кинжал и вонзил ему в шею, удерживая голову на земле, пока жизнь уходила из тела.

Казначей прислушался. Бой закончился, но у реки кто-то разговаривал.

— Менас!

— Здесь, казначей! — отозвалась она, рысцой подбегая к нему. Женщина все еще держала в руке лук. — Двое там.

— Хорошо. Я убил троих. — Джеред вытер кинжал об одежду мертвеца и выпрямился. — Кован?

— Я здесь.

Менас пошла следом за ним. Кован стоял около одного трупа и прижимал острие меча к шее последнего цардитского разведчика. У Кована был порез на плече, но он улыбался. И Джереду стала понятна причина: руки и грудь цардита оплетала живая преграда Восходящих. Широко открытыми глазами, в которых явно читался страх, пленный таращился в пустоту.

— Можешь убрать меч, юный Васселис, — сказал Джеред. — Вернись к Восходящим, проверь, в порядке ли они. И пусть Оссакер займется порезом.

— Да, господин.

— Ну-ну, — проговорил Джеред, разглядывая жертву. — Крыса в ловушке. Ты говоришь по-эсторийски? — Стало понятно, что цардит его не понимает. — Карку?

— Да. Пожалуйста. Отрежь растения.

— Я это сделаю. — Джеред опустился на корточки. — Я дам тебе убежать. Передай своим командирам такое известие. У Конкорда есть новое оружие. Мы можем вас видеть, когда темно. Мы можем приказывать всем Божьим созданиям и всем деревьям. Мы можем навести на вас ураганы. Мы можем вызвать с небес молнию. Мы можем раскалывать землю и горы. Бойтесь нас.

Джеред и Менас перерезали толстые, крепкие корни, стягивавшие цардита, и подняли его на ноги. Менас отняла у него оружие.

— Не оборачивайся. Мы увидим, — сказал Джеред. — Беги. И цардит побежал. Джеред ухмыльнулся.

— Преувеличиваете? — спросила Менас.

— Не уверен. Как бы то ни было, они почти наверняка проигнорируют его слова. Но семена будут посеяны. — Джеред пожал плечами. — Никогда нельзя знать заранее. — Он указал туда, где они вели бой. — Поищи мой гладиус, хорошо? Он где-то рядом с последним убитым.

— Конечно.

Джеред вернулся обратно в лагерь. Восходящие и Кован застыли в странной неподвижности.

— В чем…

Казначей услышал звук, который ни с чем не спутаешь — звук натягиваемых луков, — и поднял руки над головой.

848-й Божественный цикл, 35-й день от вершины соластро, 15-й год истинного Восхождения

— Я удивлен тем, что она смогла так долго продержаться, — проговорил Виллем Гесте.

Слезы Эстер размывали слова, которые она написала на маске Дженны. Ей хотелось сказать о теплом сиянии и бесконечной любви. Но она не могла подобрать слова, чтобы выразить это.

— Не стирай, — посоветовал Виллем. — Пусть они впитаются. Эта память красноречивее любых слов.

Эстер сжала Виллему плечо и отодвинулась от стола.

— Мне придется вернуться. Сейчас я не могу ничего сделать.

Она вышла из здания, подставив лицо вечернему солнцу. Бедняжка Дженна! Сердце ее было разбито смертью Ардола Кессиана, но заботы о выживании Ступеней не давали ей опустить руки. В последние дни Дженна почти не ела и не спала. Из ее глаз не исчезала боль, и Эстер ежедневно терзалась, слыша плач в соседней спальне. Но Дженна Кессиан никогда публично не проявляла горе: чувство собственного достоинства было характерной частью ее натуры. Она продолжала работать и продолжала верить.