Брайан Ракли - Рождение Зимы

Они с сестрой спустились во внутренний двор. Быстро надвигалась ночь, изрядно похолодало. Облака рассеялись и открыли небо, на котором уже слабо мерцали бесчисленные звезды. Скоро взойдет луна, потом она еще раз вернется, и наступит Рождение Зимы. Брат с сестрой стояли в центре двора, глядя вверх, но скоро Эньяра потеряла к небу интерес.

— Ну и как там Андуран? — спросила она, потирая от холода руки.

— Процветает. У дяди Кросана полно планов, — ответил Оризиан.

— Как всегда.

— Он строит огромный зал на площади и новые конюшни недалеко от замка. Все леса к югу должны быть расчищены под фермы и пастбища. Этим заняты все.

— Хорошо, что не затеял этого раньше времени. Лихорадка давно ушла, — сухо, как будто это ее совсем не касалось, сказала Эньяра. Оризиан вдруг подумал, что ведь и ее он мог потерять. Нет, он еще не забыл, как чувствовал себя, когда сестра находилась на самом краю смерти. Наверное, в каком-то смысле было бы легче самому проваляться те ужасные дни в бреду, чем наблюдать это со стороны.

Эньяра шмыгнула носом:

— Как здесь холодно. Ты голоден?

— Немного.

Она потянула его за руку:

— Пойдем на кухню. Посмотрим, что есть.

— Да ну, только на неприятности нарвемся.

— Ну что ты, как старушка! — усмехнулась Эньяра.

Кухня располагалась на первом этаже главной башни. Как всегда вечером, там вовсю кипела жизнь. Поварята таскали горшки и противни от стола к плите и обратно, повара резали, помешивали, отбивали и болтали в сумасшедшей, но организованной суете. На потолочной балке в ряд висели на крючьях жирные лесные куропатки. На одном из столов остывало около дюжины буханок хлеба, наполняя все помещение восхитительным ароматом. Сначала казалось, что прихода Эньяры и Оризиана никто не заметил. Но через мгновение старший повар Эта уже хромала к ним, на ходу вытирая о передник руки. Невысокая женщина в возрасте, у которой что-то было не в порядке с суставами, и потому со временем походка у нее стала очень неуклюжей. Однако никакие напасти не могли сломить боевой дух Эты. Ладонью со скрюченными пальцами она похлопала Оризиана по руке.

— Вернулся наконец. И как раз вовремя. В этом году банкет будет прекрасный. Не следовало бы его пропускать, — сказала она.

— Я и не хотел, — серьезно ответил он и показал на чернокрылых птиц над головой. — Похоже, мы отменно поедим.

— Да, да. И еще много чего есть.

Ее прервал сердитый вопль. Эньяра пронеслась мимо них, подкидывая на ладонях ломоть еще горячего хлеба, а один из поваров размахивал половником, капли жирного бульона разлетались во все стороны.

— Ну что за девчонка! Как ребенок! — проворчала Эта, потом повернулась к Оризиану и начала тыкать в его грудь жестким пальцем: — А вам, молодой человек, хоть вы на пару лет и моложе, тоже непростительно… Известная парочка. Дня не прошло, как вернулись, а уже ведете себя словно шайка воришек.

Оризиан, притворяясь смущенным, отступал к двери.

Эньяра сидела во дворе, отламывала куски хлеба и тихонько посмеивалась. Он сел рядом с ней, и они молча доели ломоть. Хлеб был теплым и очень вкусным. Они еще немного поболтали, чуть не дрожа на ночном воздухе. Они опять были детьми, дразнились и шептались, и с губ у них срывались клубочки пара. Вскоре во двор вышел один из поварят и начал бить ложкой в большой медный таз, оповещая всех о том, что ужин готов, и молодые люди присоединились к солдатам, конюхам, слугам и служанкам в общем зале.

А за стенами начинался прилив, и волны, окропленные лунным светом, перекрыли дорогу от берега. Замок остался в одиночестве на скалистом острове.

От неглубокого, прерывистого сна Гривена ок Хейга, Верховного Тана Крови Хейг, пробудил голос лакея. Тан перевернулся и прикрыл глаза от света масляной лампы, принесенной слугой.

— Сообщение из форта, мой господин, — доложил лакей.

Гривен протер глаза:

— Который час?

— Три после заката, мой господин.

Тан Танов заворчал и сел. Он облизнул пересохшие губы, и привкус во рту был отвратительный, зря он вечером столько вина выпил.

— Принеси мне воды, — приказал он.

Слуга повернулся и вышел из огромной палатки. С ним исчез и свет. Какое-то время Гривен сидел с закрытыми глазами, прислушиваясь к шороху тяжелой парусины, которую шевелил ночной ветер. Очень хотелось спать. В темноте он обернулся простыней и поднялся на ноги, не очень уверенные, и так и стоял, пока не вернулся лакей, по виду еще более взволнованный, чем прежде (наверное, понял, что лампу нужно было бы оставить). Он подал хозяину высокую кружку с водой, и тот выпил все.

— Подай одежду.

Слуга торопливо поднял с тюфяка Верховного Тана плащ с капюшоном. Они были высоко в горах земель Даргеннан-Хейга, и высота добавляла холода осенним ночам даже здесь, на юге. Гривен накинул плащ на плечи, потом взялся за отделанные золотом края и стянул его на груди. Короткий, непроизвольный озноб пробежал по его телу, и он надул щеки. Неловко наклонившись, он натянул сапоги, их кожа тоже была холодной и жесткой.

— Так, что за сообщение?

— Вас ждут возле палатки совета.

— Тогда свети мне.

Верховный Тан опять передернул плечами, будто стряхивая остатки сна. Ханн кивнул, и Гривен вслед за ним вышел на склон. В юные годы сон легко соскальзывал с него. На шестом же десятке казалось, что сна требуют все его кости. Да и холодные ночи вдали от уюта родного дома изматывали.

Небольшие костры его армии усеивали все ближайшие склоны. Из толпы, собравшихся вокруг палаток доносились еле различимые голоса. Гривен поднял голову и обвел взглядом темные контуры осажденного форта. Там тоже светилось несколько огней.

Вход в палатку совета освещали два закрепленных на высоких металлических держателях факела. Ветер подхватывал языки пламени и мотал их из стороны в сторону. Рядом с факелами стояли стражники, бодрые и бдительные, хотя заступили на пост уже давно. Кейл, Мастер Щита Верховного Тана, тоже был тут. И высокий, темноволосый мужчина, должно быть, вестник. Гривен, не взглянув на них, вошел в палатку и сел в деревянное кресло с высокой спинкой.

— Теперь зови их, — приказал он лакею.

Первым появился Кейл, в мерцающем свете он выглядел усталым. Такое лицо, как у него, наверное, вырезают из горных гранитов Эйт-Хейга. За ним вошел вестник: молодой человек, как теперь разглядел Гривен, вероятно, лет двадцати пяти, не больше. Красный значок на груди — скрещенные меч и копье — выдавал в нем наемника королевского дома Дорнак.

Гривен поскреб подбородок и зевнул. Посланник стоял перед ним, шныряющие глаза выдавали его неуверенность. Кейл, как всегда, представлял собой немую статую, только наблюдающую.

Гривен начал: