Гэрет Уильямс - Часть 7 : ...да не будет разорвано Богом.

Он не знал, что случилось с его другом, и ему было все равно. Это... подобающе, то, что он умрет именно так. Более—менее так, как он и предвидел, но в его видении он убивал еще и Г'Кара.

Нет.

Этого не случится. Его друг будет жить. Галактика нуждается в нем, куда больше, чем нужен ей Император Лондо Моллари.

Его колени дрогнули и готовы были подломиться. Его зрение помутилось. Он почти уже не видел.

Почти конец.

Он почти не мог дышать.

Его сердца...

Так громко...

Очень громко...

Г'Кар встряхнул его, и его голова откинулась.

С него упала корона.

И в это единственное мгновение, как это случилось с Г'Каром, перед его глазами промелькнула вся жизнь — из ненависти, бессильного гнева, злости на безнадежность и беспомощность. Его народ, разбитый и разоренный. Его мир, порабощенный чужаками. Его разбитые армии. Его мертвые друзья. Его неисполненные обещания.

Вся его жизнь — поражение.

И он знал, кого за это винить.

Нарна перед ним.

Двигаясь со скоростью, которой он не показал бы и в юности, он вскинул руки и его пальцы сомкнулись на глотке нарна в безжалостной, смертной хватке. Единственный глаз нарна блеснул удивлением, но он не ослабил хватку.

Никто из них не разжал пальцев.

Четыре стены камеры дрожали вокруг него, словно мираж, язычки огня стекали по камню, тени плясали и кружились. Тяжесть той земли и крови, что нависли над ним, была гнетущей, темной и невыносимой.

Пот тек струйкой по его спине. Все было таким горячим.

Морден оставался на балконе столько, сколько мог, глядя на пылающий город и всматриваясь в бурлящее небо. Вид облаков, рвущихся на части и черных молний, с грохотом мечущихся между ними, был ошеломляющим, но также и пугающим. После того, как он впервые услышал голоса — с него было достаточно, и он бежал.

Из одной крайности в другую. Сверху вниз. С небес...

В глубины.

Он немедленно сбежал к камерам, в самом низу дворца. Стражников здесь, конечно же, не было. Должно быть, ими овладело безумие. Он был обучен сопротивляться атакам на психику, и он все еще держал себя в руках, но так будет не всегда. В конце концов, он сломается.

И потому он пришел сюда. Он имел доступ к любому ключу от любой двери во дворце. Открыть дверь камеры всего одной рукой оказалось раздражающе трудным, но в конце концов он справился. Странно, но двери камер можно было запереть изнутри, и он так и сделал, хотя это вновь оказалось непросто.

Затем он выкинул ключи в зарешеченное окошко. Раздался успокоительный звяк, когда они упали на каменный пол снаружи, а затем...

Тишина.

Здесь он не мог услышать ничего. Ни криков ни пожаров, ни рвущегося неба. Он забился в угол камеры и наслаждался тишиной. "Сколько еще?" — подумал он. Сколько еще осталось до того, как его одолеют жажда или безумие? А может быть, еще до того он умрет от кровотечения. Тонкие повязки на его руке ослабли, и уже пропитались кровью. А от раны исходил очень неприятный запах.

Он всегда считал, что смерть от заражения крови и гангрены должна быть крайне болезненной. Возможно, он узнает это на своем опыте.

Если сперва его не прикончит безумие.

Какое—то время здесь было тихо, но потом появились голоса. Поначалу — шепчущие, тихие и неспешные, от которых так легко было отмахнуться. Потом они начали становиться все громче и громче, все настойчивей, неотступней и все более знакомые.

Его друзья, те немногие что у него были. Мистер Эдгарс. Лондо.

И самые болезненное из всех — его мертвая жена и ребенок; так долго бывшие не более чем призраками и полузабытыми грезами, погребенными под годами службы и долга — а теперь мучительно воскресшие вновь.

Он закрыл глаза, прислонился к горячим каменным стенам и подумал о том, сколько же в самом деле надо времени, чтобы умереть от обезвоживания.

Маррэйн был воином, и воином он был всю свою жизнь. Он помнил, как ребенком стоял на холодных зубчатых стенах Широхиды, под проливным дождем и хлещущим ветром, бесконечно отрабатывая боевые приемы под вечно сердитым взглядом его отца, Мургэйна.

Он умирал прежде, и он не страшился смерти сейчас. Он перешагнул через все возможные страхи. Все что осталось — это память о двух жизнях, прожитых полнокровно и достойно.

Ты ничтожество, Маррэйн! Ты всегда был ничем! Подумать только, что мой ребенок может показать такую слабость!

Он отскочил назад, вне досягаемости хлещущих щупалец Чужака, крутнулся на пятке, блокируя очередную атаку. Его плечо горело болью, а дэчай становился все тяжелей и тяжелей с каждой прошедшей секундой.

Я буду как камни Широхиды. Тверд и бесчувствен. Холоден и безжалостен. Я буду воплощенным холодом.

Щупальца твари были слишком длинны. Зал был велик, достаточно просторен чтобы тварь использовала весь их гигантский размах. Он мог уворачиваться — но не бесконечно — и он не мог атаковать. Тварь нашептывала ему; тихим вкрадчивым голосом безумия. Игнорировать это было легко. Слишком много других голосов наполняло его разум.

Это противоречит моим приказам, предводитель. Я должен привезти ее в Широхиду, как можно быстрее, и в добром здравии, естественно. А также я должен не допустить, чтобы что—то мешало мне по пути.

Он отразил еще одну атаку, вспоминая тренировки с его отцом. Всегда уклоняйся, никогда не блокируй. Мощный удар может пробить твою защиту и убить тебя, даже если блок ты поставил успешно. Уклоняйся и ты не получишь удар первым.

Разумеется, он был Клинком Ветра, стойким как горы. Горы не рушатся, не рухнет и он.

Он мой лорд. Когда я приносил ему клятву верности, я не искал в ней условие, которое позволит мне от нее отказаться.

Тело Такиэра распадалось, все больше и больше извивающихся щупалец появлялось из него. Его лицо все еще оставалось его собственным, строгим и непроницаемым, водруженным на тело чудовища. Его руки еще двигались где—то среди водоворота из щупалец.

Я полностью сознаю, что то, что мы... делаем — только дело плоти, и ничего связанного с чувствами. Я отлично сознаю, что на поле боя ты будешь моим командиром, и я буду повиноваться тебе. Но здесь не поле боя.

Это было поле боя, и Беревайн умерла, дважды. Он подвел ее и дважды позволил ей умереть. Однажды — тысячу лет назад, и снова — сейчас, каких—то пару минут назад.

Нет! Будь непоколебим! Горы не испытывают чувств! Горы не плачут!

Как и он. Я люблю вас обоих. Это неправильно?

Плыть среди воспоминаний, блокируя боль — но так ли это? Или воспоминания — это просто боль иного рода?

Он отскочил, отбивая новые выпады. Он отступал все дальше и дальше от тела Такиэра, все дальше и дальше от смертельного удара.

Это день нашей свадьбы. День нашей свадьбы...