Гэрет Уильямс - Часть 6 : Огpомная pука, пpотянувшаяся с неба. (Истоpия Паpлэйна)

— Потому что я никогда не хотел быть ничем иным.

— Я хотела. Прежде.

— Что ты хотела сделать?

— Изменить мир. Изменить галактику. Потом я поняла что никогда не смогу сделать это в храме или монастыре.

— И ты можешь сделать это здесь?

— Да. С тобой. Я могу изменить тебя.

— Что?

— Ты живешь. Ты знаешь радость. Ты знаешь любовь. Ты знаешь цель. У меня было... предчувствие. Я знала это с тех пор, как в первый раз увидела тебя, когда Катренн познакомила нас. Тогда я поняла две вещи. Первая — что с легким толчком в верном направлении ты можешь сделать все, что я когда–либо мечтала исполнить.

— А вторая?

— Что я люблю тебя.

— Моя леди. — прошептал он.

— Нет. Я не чья–то леди. Я твой спутник. Я буду защищать твою спину в бою и знаю, что ты будешь защищать мою. Я отдам свою жизнь в твои руки и полностью доверю ее тебе, и знаю что ты можешь сделать так же со мной. Катренн никогда и ни с кем не найдет этого, и потому мне жаль ее.

"Ты лжешь умело, Парлэйн Проклятый. Все правда за исключением последних слов. В этом ты похож на своего отца."

"А я не верю никому."

Он крепко обнял ее.

Все стало огнем и кровью. Крики умирающих наполняли воздух. Валялись изуродованные и растерзанные тела.

Парлэйн шел среди них со смертью во взгляде. Его мундир был порван, а тело покрыто порезами, царапинами и рубцами. Денн'бок был в крови и том, что служило кровью Изначальным.

Случилось затишье, и оно было долгим. Он и Рикайджи начали думать что все закончилось. Они даже мечтали, что им удасться выжить.

Затем, по их счету — три дня назад, все началось заново. Хуже чем прежде. Более жестоко и безумно. Те кто мог бежать — бежали, но и тогда безумие следовало за ними. Корабль Тамиакинов разрушил сам себя возле самой станции, когда того, кто был внутри, настигло безумие. Он сомневался в том, что на Голгофе остался кто–то, кого не коснулось безумие.

Нет, здесь все же были такие.

Если точно, их было трое.

Он сам.

Примарх.

И творец всего этого.

Он направлялся к покоям ворлонского посла с решимостью и бесстрашием живого мертвеца. Он узнал смерть, он узнал боль и он узнал страх. Он считал что в конце концов безумие коснулось и его, хоть и в меньшей степени.

Он хотел убить двоих и только двоих, Бесцельная резня не для него. Нет, ему нужен точный и холодный расчет единственной схватки.

Он найдет ворлонца и уничтожит его.

А потом он убьет себя.

Кровь Рикайджи осталась на его руках, ее предсмертная гримаса все еще стояла перед ним. Она попыталась бороться с безумием и ей это удавалось долго, достаточно долго, чтобы просить его о морр'дэчай. Достаточно долго, чтобы просить его позволить ей умереть с честью, а не в безумии. Он никогда прежде не видел в ней такого страха. Никогда. И не знал, видела ли она такой же страх в его глазах.

Она опустилась на колени пред ним, и прочертила отметины на лице. Он поднял клинок, желая чтобы это был настоящий дэчай; впрочем — обычай и честь были теми же.

А потом ее глаза стали черны как полночь и она бросилась на него, целясь в лицо скрюченными пальцами.

Она отбила ему руку, сломала по крайней мере два ребра и пыталась выцарапать ему глаза, но в конце концов проиграла.

Она умерла не с честью, не с достоинством — ни с чем, кроме слепоты и безумия.

Он отомстит за нее. Это самое меньшее, что он может сделать.

Он добрался до двери ворлонца и нашел ее уже открытой, криво висящей в проеме.

Свет наполнял комнату, но это не было настоящим светом, больше это было похоже на светящуюся тьму. Он отбрасывал тени на освещенные места, но не освещал теней. Он шептал о безумии, о видениях хаоса, смерти и ужаса.

Неподвижный и безмолвный, посередине комнаты застыл ворлонец, в его настоящем облике, масса яркой энергии, щупальца плывущие в темном воздухе. А точно в центре ее, легко паря в воздухе, ждало существо, какого Парлэйн никогда не видел прежде.

Оно было страшным. Злым. Чудовищным. Парлэйн провел последние месяцы среди Изначальных, с богами и чудовищами, и все же он никогда еще не видел и не знал подобного.

смерть

До того как минбарцы старины поднялись к звездам, или даже научились летать, они со страхом рассказывали о демонах, бесах и тварях что прячутся в тенях ночи. Должно быть, они представляли себе именно это.

смерть

Парлэйн смотрел не него и вспоминал выжженные залы Широхиды, безмолвные статуи ее прежних хозяев. Никто из них не знал страха, не знает его и он.

смерть

Он стиснул зубы и медленно провел рукой по тонкому шраму морр'дэчай на лице.

смерть

— Да. — сказал он.

смерть

— Смерть.

смерть

Позади твари стояло зеркало, такое большое, что занимало почти половину комнаты. Оно не отражало ничего, и больше было похоже на дверь в иной мир, который лежал у подножия высокой башни, под черным, пульсирующим небом.

смерть

Чудовище двинулось, управляя ворлонцем, двигая светящееся тело, словно обычную марионетку.

смерть

— Смерть! — зарычал Парлэйн, бросаясь в атаку.

Парлэйн никогда не рассказывал об этом бое после.

Но это было сделано, в конце концов.

Это было забавным. Он встретился лицом к лицу с противником, которого не встречал никто. Ни Маррэйн, ни Парлонн, ни Вален, ни его мать или Шинген или даже первые герои легенд.

Он совершил то, чего не совершал и не совершит никто.

Он, в одиночку, победил Смерть.

Ворлонец был мертв, другая тварь бежала по ту сторону зеркала, само зеркало было разбито.

Рикайджи была отомщена.

Задача была выполнена.

Он опустился на колени, и крепче сжал денн'бок.

Он исполнил свою задачу, закончил свою миссию, отомстил за своих друзей.

Он был готов умереть.

— Смерть. — глухо прошептал он.

— На твоем месте я бы этого не делал. — произнес древний голос. Примарх подошел к нему, подбирая полы длинной мантии.

— Тебе не пришло время умирать.

— Не время? Мои друзья мертвы. Моя возлюбленная мертва. Скажи мне, что у меня есть, ради чего стоит жить?

Примарх улыбнулся, кривой, горькой, понимающей улыбкой. Улыбкой того, кто знает ответы на все вопросы кроме одного.

— Твоя племянница. — ответил он.

Он отсутствовал семь лет по их счету. Для него — это могло быть меньшим или гораздо большим, но семь лет было подходяще.

По одному году за каждого из Отряда Хаоса, кто был убит на Голгофе.

Тамакен, Иннакен, Такуэн, Таданакенн, Тетсукен, Рикайджи, он сам.

"На Границе время идет иначе." — говорил он. Тогда он не понимал по–настоящему, что это значит.

Семь лет для них.

Десятилетия для него.

Темный огонь в его глазах горел и прежде, но сейчас они пылали яростью — укрощенной, но не гаснущей. Его походка всегда была уверенной и гордой, но теперь он шагал, как человек, знающий что никто не властен над ним.