Генри Олди - Внук Персея. Сын хромого Алкея

Не про вашу честь осы летают.

Тем временем корабль под черно-желтым парусом бросил якорь в гостеприимной гавани близ Фисбы, города в южных предгорьях Геликона, славных тучами диких голубей, столь чудных, если запечь их в румяных пирогах. Когда б судно и впрямь, подобно осе, могло летать по воздуху — или хотя бы ползать по земле — оно гораздо быстрее добралось бы из Афин в Фисбу, и не пришлось бы делать крюк вокруг Пелопоннеса. Но кораблей с крыльями еще не придумали, а если придумают, так боги возревнуют. Вскоре гнездо Афин покинула другая оса, третья, а за ними — сразу две, а там и следующие. Маршрут они знали назубок, и гавань у Фисбы быстро сделалась тесной для трех десятков афинских ладей, вытащенных на берег.

Хоть тащи корабли волоком в близкие Фивы.

— Ну уж нет! — возмутились Фивы. — У нас и так повернуться негде!

И впрямь, в Фивы шли наемники отовсюду. Спешили локры — лучники в стеганых доспехах. Сотрясали землю фокейцы, воинственные горцы с копьями наперевес. Часть афинских гребцов также отправилась в город, основанный Кадмом Убийцей Дракона — надев тяжелые, украшенные чеканкой латы, гребцы преобразились. Из Тиринфа явился отряд ветеранов, лихих головорезов, хрипло оравших на всю округу: «Хаа-ай, гроза над морем…» Подтягивались беотийцы, изострив лезвия мечей. Семь городских ворот, что ни день, принимали гостей. Дым от жаркого вздымался к небесам. Блудницы ходили враскоряку, но большей частью лежали на спине, умножая трудовые сбережения. В харчевнях гремели кости — сокровища телебоев, завоеванные в мечтах, переходили из рук в руки. Золотой дым плыл над Фивами, смущая умы.

— Так долго продолжаться не может, — сказал басилей Креонт.

— Да, — согласился Амфитрион.

— Еще день, и они пойдут на штурм акрополя.

— Не пойдут. Завтра выступаем.

Мед тек с отрогов Парнаса в Крисейский залив, мед и яблочный сок. Западнее Фисбы, возле священных Дельф, гора сходила к воде ступенями, достойными бога — словно кудрявый Аполлон, пируя с Музами на своем личном, двуглавом Олимпе, заранее подготовил путь отступления, каким мог бы сбежать в море, к дяде Посейдону, от гнева ревнивого отца. Солнце, пойманное в ловушку, трепетало между парнасскими вершинами, превращая небо в соты, а облака — в дворцы. Ветер, не чинясь, надувал паруса. Бездельничая, гребцы любовались медовым приливом — и молили Аполлона о даровании победы.

— Птерелай могуч, но глуп, — рассудил рыжий медвежонок Аркесий.

Слышать от юного годами сына Кефала такое обвинение, брошенное знаменитому вождю телебоев, было бы смешно, когда б не спокойное, серьезное лицо парня: броня от насмешек.

— Нет, не глуп, — исправился рыжий. — Горд, и слишком. Зря он сунулся на Пелопоннес. Жажда владений, попытки захвата чужих земель… Грабят все. Сильный отбирает у слабого. Это свойственно человеку, как волку свойственно резать овец. Кто жалуется богам на несправедливость? — глупец. Но волк бесчинствует на пастбище или в овчарне, прокравшись туда ночью. Когда же волк врывается к тебе в дом и, скаля клыки, рычит: «Отдай-ка мне зал и три кладовые!..»

По правому борту началась Локрида. Как жилы бегут по руке, так местные речушки, извиваясь, стекали в залив. На берегах рек густо рос терновник и коккос [83] Коккос, он же гис — кошениль. , служащий пристанищем «кровавым комарам» — из них локры добывали краску для шерстяных тканей. Ниже, у воды, качались асфодели — лилии царства мертвых. Цветение закончилось, на стеблях висели кожистые «ларцы», полные черных семян. Но могучий дурман асфоделей, казалось, царил над Локридой вечно. От него кружилась голова.

Широкий у Фисбы, залив неумолимо сужался.

— Едва стало ясно, что Тафоса Птерелаю мало, он сделался общим врагом. Будь ты трижды неуязвим, такие долго не живут. Крылу Народа следовало бы понять простую истину. Его земля — вода. Его власть — море. Его крепость — паруса и борта кораблей.

— Басилей пиратов? — предположил Амфитрион. — Звучит не очень.

Аркесий сверкнул белозубой улыбкой:

— И впрямь не очень. Зато безопасно и прибыльно. Повторяю: грабят все, на суше и на море. Думать надо о другом. Ладьям нужны укромные гавани. Морякам — вино и шлюхи. Кормчим — безопасное место для починки кораблей. Добыча нуждается в обмене. Хорошо еще иметь осведомителей, докладывающих загодя, кто везет богатый груз, а кто идет порожняком. Дай это все пиратам за долю в награбленном, и тебе не понадобится откусывать земли на Пелопоннесе. Ты проведешь жизнь в достатке и уважении.

— Наверное, Птерелаю этого мало?

— Вот я и говорю: он так горд, что почти глуп.

— Каков? — восхитился Кефал, указывая на сына. — Сделай Алкмене дочку, Амфитрион! Девочка вырастет, и мы породнимся.

Рыжий стратег пожал плечами:

— Пока она вырастет, я успею жениться и наплодить уйму мальчишек. Зачем дочери Амфитриона такой старик, как я? Папа, у тебя еще будут дети. Мама — не единственная женщина на земле. Женись, сделай мне брата или сестру — и вы породнитесь с Амфитрионом без моей помощи.

— Ты жесток, — еле слышно бросил Кефал.

— Я рассудителен, — возразил Аркесий. — Вы хотите стать родственниками? Я ищу способ [84] Амфитрион с Кефалом и впрямь породнятся — через много лет Одиссей, внук Аркесия и правнук Кефала, женится на Пенелопе, племяннице Амфитриона (Горгофона, бабушка Пенелопы — дочь Персея). .

И не выдержал: качнулся вперед, к Амфитриону. Броня треснула, из разлома выглянул нынешний, еще очень молодой Аркесий, который плыл к своей первой битве и сгорал от волнения. Всех мучил один и тот же вопрос, но никто из взрослых не рискнул спросить у Афитриона напрямик:

— Как ты собираешься убивать Птерелая Неуязвимого?

Настал черед Амфитриона пожимать плечами:

— Убью. Как-нибудь.

— Но…

— Мой дед рассказывал, как его учили убивать. «Ты должен видеть удар! Не оружие, не врага. Удар!» И позже: «Хватит видеть удар. Учись видеть движение. Отринь саму мысль о промахе!» Я запомнил дедов рассказ…

— И научился видеть удар? Гнать мысли о промахе?!

— Нет. Для этого надо было родиться Персеем. Про удар моему деду сказали боги. Мне ближе то, что сказал сам дед.

— Что?

Лицо Аркесия пылало. Сейчас, сейчас рыжему медвежонку откроется тайна, дарующая победу. Амфитриону даже было жаль разочаровывать парня. У Аркесия имелся собственный, змееногий дед, чьи предки хвостами уходили во влажную утробу Геи-Земли. Этого парню было мало. Рыжий завидовал внуку Персея, полагая себя обделенным.

— «Дерись тем оружием, какое у тебя есть.» И еще: «Когда спасаешь кого-то — спасай. Не думай, как при этом выглядишь…»

На рыжего было больно смотреть. Великий, победоносный секрет обернулся пустым нравоучением. Скучища! Вместо меча в руки дали тряпку, выжатую досуха. В юности подобные разочарования нестерпимы.