Стивен Эриксон - Буря Жнеца

Широкое ледяное плато испытало множество периодов потепления и похолодания, и поверхность его в конце концов покрылась рытвинами и наростами, словно бесцветная кора громадного упавшего дерева. Ветер, то холодный, то теплый, задевал изъеденную поверхность, рождая хор забытых голосов. Ежу казалось: после каждого движения его сапог один или два голоса замолкают навеки. Такая мысль делала его печальным, а вид пятнавших плоскость льда и талого снега кусков разнообразного мусора только усугублял дурное настроение.

Обломки жизни Джагутов, медленно выползающие наверх, как камни на фермерском поле. Обыденные вещи, свидетели жизни целой расы – если бы он смог понять их назначение, как-то соединить разрозненные детали и осколки. Он начинал верить, что духи живут в состоянии вечного смущения, видя перед собой пространство, засыпанное бессмысленным шлаком – истины живущих становятся для них тайнами, природа факта остается вечно недоступной. Дух может протянуть руку, но не коснуться, может трогать то и это, но самого его ничто не трогает. Духи теряют некую сущность сочувствия… но нет, «сочувствие» – неверное слово. Он же может, в конце концов, чувствовать! Так же, как при жизни. Эмоции пересекают воды и мелкие, и глубокие. Может быть, более подходит слово «чувственное переживание»? Радость от взаимного сопротивления.

Он своей волей придал себе форму – вот это тело, в котором пребывает, тяжело ступая вслед за высохшим, но двигающимся остовом существа, когда-то бывшем Эмрот. Кажется, он может также создать некий род физической протяженности вокруг себя – например, лед хрустит под ногами… но он начал подозревать, что это иллюзия, что, поднимая, к примеру, вот этот черепок, он на самом деле поднимает призрак черепка – но его глаза слепы к этому откровению, чувства обманывают его, он потерялся как эхо.

Они всё бредут через плато, под темно-синими небесами, и звезды сверкают прямо над головами. Ледяной мир кажется бесконечным. Остатки быта видны со всех сторон: кусочки одежды или, может быть, гобеленов, черепки, тарелки, ложки, загадочные инструменты из дерева или камня, обломки музыкальных инструментов со струнами и барабанчиками, расщепленная ножка стола или стула. Оружие попадается разве что раз в несколько дней; последнее увиденное ими копье принадлежало Имассам.

Джагуты погибли в здешних льдах. Были убиты. Эмрот сказала лишь это. Но тел не видно. Т’лан Имасса не вдавалась в объяснения. Еж догадывался, что тела собраны кем-то, кто выжил. Были ли Джагутам присущи ритуалы погребения? Он не имел ни малейшего понятия. За все время странствий он ни разу не слышал о джагутских могилах или кладбищах. Если они у них были, то весьма уединенные.

Но здесь они погибали во время бегства. Некоторые куски ткани были от палаток. Имассы во плоти и крови не могли преследовать их через безжизненные льды. Нет, это должны были быть Т’лан, детища Ритуала. Как сама Эмрот.

– Итак, – заговорил Еж (голос ему самому показался слишком громким), – ты участвовала в этой охоте, Эмрот?

– Не могу сказать с уверенностью, – ответила она после долгого обдумывания. – Возможно.

– Одна сцена резни похожа на любую другую, так?

– Да. Ты прав.

Ее согласие заставило сапера почувствовать себя еще более угнетенным.

– Впереди есть что-то, – сказала Т’лан Имасса. – Думаю, мы скоро найдем ответы на здешнюю загадку.

– Какую загадку?

– Почему нет тел.

Ночь здесь наступала внезапно – словно задували свечу. Солнце, которое весь день кружило над головой, вдруг начинало скользким шаром скатываться за размытый синий горизонт. Черное небо заполнялось звездами, что иногда меркли под ударами световой кисти, прочерчивающей через небосвод широкие мазки – они блестели подобно чистейшему стеклу и издавали тихое шипение.

Еж ощущал приближение ночи по все более холодным порывам ветра; в той стороне, которую он считал западом, небо приобретало зловещий оттенок тусклых, угасающих углей.

Он также смог различить, что именно привлекает Эмрот. Выступ посреди плато, окруженный кольцом темных предметов. Возвышающаяся в середине форма походила на ледяной шип; когда они приблизились, Еж увидел, что сердцевина этого шпиля черная. Темнота ее словно уходила в землю.

Окружающие «предметы» оказались телами в истрепанных одеждах. Многие мертвецы были прискорбно маленькими.

Тут дневной свет внезапно пропал, ночь возвестила о своем приходе порывом ледяного ветра; Еж и Эмрот остановились у самого шипа.

Торчащий вверх шип на самом деле был ледяным троном, и на нем восседал труп мужчины – Джагута. Он был мумифицирован холодом и сухими ветрами, но все еще производил впечатление существа значительного, властного и сурового. Голова была слегка наклонена, как будто властитель озирал круг привычно склоняющих колена подданных.

– Смерть созерцает смерть, – заметил Еж. – На редкость подходящее зрелище. Он собрал тела, потом сел на трон и умер в их окружении. Сдался. Ни мыслей о мщении, ни грез о воскресении. Вот он, ваш ужасный враг.

– Ты более точен, чем полагаешь, – ответила Т’лан Имасса.

Она обошла трон. Ноги в кожаных обмотках шлепали по хрупкому льду, поднимая облачка мелкого снега.

Еж взирал на Джагута на медленно тающем троне. «Думаю, все троны должны делаться изо льда. Сиди на онемевшей заднице, проседай, и пусть лужа растворения становится все шире. Сиди, дорогой правитель, и рассказывай мне о своих великих замыслах».

Разумеется, не только сам престол обнаруживал признаки разрушения. Зеленая гладкая кожа начала сползать кусками со лба Джагута, обнажая гнилую кость, почти светящуюся во мраке; на плечах кожа лопнула, так что наружу показались узлы суставов. Так же поблескивали и костяшки лежащих на подлокотниках пальцев.

Взгляд Ежа притягивало лицо Джагута. Черные, запавшие дыры глаз, расплющенный нос, клыки в оболочках из почерневшего серебра. «Не думал, что эти твари вообще умирают. Нужны большие куски камня, чтобы помешать им вернуться. Или их нужно было рубить на мелкие куски и прятать каждый под булыжником.

Я не думал, что они умирают вот так просто».

Он вздрогнул – и поспешил вслед за Эмрот.

Они будут идти всю ночь. Стоянки, ужин, сон – все это привилегии еще дышащих существ.