Анатоль Нат - Приключения Вехтора

— В местностях, куда мы сейчас едем, шишкой-ягоду используют на все сто процентов. Время сбора ягоды, это фактически время постоянного праздника. Чарующий аромат спелой ягоды, разогретой на солнце, настраивают сборщиков шишкой-ягоды, таскающих корзины с собранным урожаем, на лёгкое, легкомысленно радостное веселье, что выражается в постоянных песнях и танцах сборщиков урожая. В деревнях, где выращивают шишкой-ягоду, даже сложился особый танец сборщика ягоды. Красивый, — тяжело вздохнул Корней, видимо вспомнив что-то личное.

— Да ты, Корней, поэт, — улыбнулась, глядя на него, Маня.

— Ягоду, вялят на солнце вместе с косточкой, — как-то встряхнувшись, продолжил он, — а зимой варят из вяленой ягоды компоты, и даже ставят на ней бражку. Очищают от косточек, и из мякоти варят варенье и джемы.

— Вялят её на таких огромных медных поддонах, где-то метра два на два, а то и больше. По мере провяливания, ворошат её такими особыми черпаками, специально для этого сделанными. Черпак, сам по себе отличие кастовое, цеховое. Им могут пользоваться только особые, доверенные люди, и никто другой не имеет права даже взять его в руки. Если же кто осмеливается, то черпальщик имеет право бить им провинившегося, куда только дотянется. А это — мощное оружие в умелых руках. Получить в лоб таким черпаком, у крестьян, проживающих в деревнях, окружающих плантации с шишкой-ягодой, считается верным способом превратиться в тихого идиота, пускающего слюни и писающего в свою постель.

— Зёрна сами по себе, отдельно, не употребляют, выбрасывая за ненадобностью, а если и используют, то только вместе с кожурой и мякотью, вяля и получая что-то навроде инжира. Он так и называется — ленивый инжир. Из-за косточки, — уточнил Корней.

— Вываривают варенье до такой степени, что получают тягучую массу, что при застывании становится мягкой, жёсткой и пластичной, принимая любую форму, куда её заливают. Это употребляется в пищу как сладость.

— Из всего вяленого продукта крестьяне готовили зимой взвар, и пили для бодрости. Особенно приурочивая к весеннему периоду, когда организм ослаблен, но в основном на свадьбы, дни деревенских или городских праздников, а также иные празднества. Те семьи, что побогаче, могли себе позволить и постоянно пить этот взвар, особенно в конце зимнего периода, — повторился Корней. — Запасы, как правило, уже на исходе, и в деревне появлялся призрак надвигающегося голода. Тогда крестьянам, истощённым поборами баронов и изнурительной, полуголодной зимой, требовалось хоть сколько-нибудь дополнительных сил для предстоящей посевной.

— Бражку же ставят на праздник Опахивания. В этот день вся деревня, коллективно проведя Первую борозду и обойдя ею всю деревню, после чего, восславив всех местных святых, и спев хором Святочную песенку про Богатый Урожай, всей толпой отправлялась за общий праздничный стол, накрытый из последних припасов. Первая чарка подносится, обязательно, местному священнику. Это, при отсутствии Хозяина деревни — барона, или князя, или же какого-нибудь дворянина. Если же барон, или поместный дворянин присутствовали на празднике, то первая и вторая и все последующие чарки выпивались во здравие Господина Барона, и ни один смерд не смеет, нарушить этот порядок. За нарушение, накладывается страшный штраф, в размере половины всего урожая. Штраф вкупе с ежегодным оброком гарантировано приводит всю деревню на погост от голода. Но из обречённой деревни никто уже не может ни уйти, ни сбежать. Вокруг устанавливаются даже не господские или боярские, а княжеские дозоры, которые жестоко и непреклонно заворачивают назад любое лицо, имевшее несчастье оказаться на тот момент в деревне. И даже не работать смерды тоже не могут, ибо за отказ от работы и выправления оброка, виновные подвергаются таким чудовищным пыткам и истязаниям, что сломленные духом безропотно позволяют себя истреблять голодной смертью.

— Знать же брезгует 'мужицким пойлом'. Брезгует, что взваром, что бражкой, и открыто его не потребляет. Хотя, в глухих замках и поместьях, в местах, где практически не отличить хозяев от их крестьян, шляхта отнюдь не лишает себя удовольствия потребить стаканчик-другой перебродившего сока шишкой-ягоды.

— Осенью, уже по окончании полевых работ, наступает время основных деревенских праздников. Вот уж где потребляются даже не литры, а десятки, если не сотни декалитров, что бражки, что взвара. Хотя, честно сказать, бражка, тем более для крепости сброженная до состояния мутного деревенского вина, по моему мнению, весьма дурного вкуса. Единственным её достоинством является состояние удивительно лёгкого, воздушного полёта, но только при умеренном потреблении. Перебравшие, или не знавшие в употреблении меры, не раз утверждали, что это удивительное состояние никак не определяется ни количеством, ни качеством, и больше всего похоже на состояние человека, казнённого посредством отсечения головы. Тело — отдельно, голова — отдельно. Так же и все прочие выступающие части тела приобретали полную независимость и свободомыслие.

— За что, кстати, и ценится это мутное пойло, как среди крестьян, так и среди мелкопоместного дворянства, — усмехнулся Корней.

— А что это за шляхта, которую ты постоянно упоминаешь? — поинтересовался Сидор, повернувшись к нему.

— Мелкопоместная шляхта мало чем отличается от смердов, — пояснил тот, — разве что наличием, какой никакой сабельки, да отцовской, дедовской, а то и прадедовской кольчужкой. И клочка, как правило, заболоченной, ни на что не потребной землицы, где-нибудь на задворках боярской вотчины или на выселках, даденных дворянину за какие-нибудь заслуги перед бароном. Нищая шляхта представляет собой гремучую смесь, которую категорически опасаются цеплять всякие там бароны, князьи и бояре. Во избежание поголовного восстания. Шляхта, она нищая, гордая и самолюбивая, не признающая никакой власти и верная только королю, герцогу или князю, сидящему где-то там вдалеке, в столице, за тремя речками и семи буграми, да своему барону, регулярно подкармливающему нищее воинство мелкими подачками, и, главное, своему слову. И если воля короля или барона ещё может шляхтой нарушаться, легко трактуемая в любую, удобную для толкователя сторону, то своё слово шляхта бережёт свято. Нет, и не было, на сём свете ничего более крепкого, монолитного и нерушимого, чем слово, данное дворянином своему товарищу или, даже смерду. Ничто не имело такой цены, чем клятва, произнесённая перед лицом любого человека. За что и уважают их крестьяне, и глухо ненавидит верховная знать.

— 'Дворня босяцкая', - нередко можно услышать из уст какого-нибудь расфуфыренного барончика, его жены или любовницы, в адрес потрёпанного чумазого мужичка, нередко подпиравшего коновязь где-нибудь у придорожного трактира. В рваном армяке и стоптанных сапогах, а, зачастую, и в лаптях, но, непременно с саблей на поясе, с пышными усами и надменным взглядом.