Аарон Дембски-Боуден - Ловец душ

— Ты заслужил свой шанс, Рагуил.

Силовые кулаки треснули и заискрились, и две боевые машины начали то, ради чего вернулись в мир живых.

Бой разыгрался в двух измерениях, и до своей последней ночи Талосу так и не суждено было узнать, какую из битв он действительно видел. В повседневном, примитивном, чувственном мире, в мире мучительной тряски и боли, два бронированных колосса терзали друг друга когтями и молотили кулаками. Керамит рвался в их руках как бумага, и осколки брони летели во все стороны, словно град, хлещущий из грозовых туч над мертвой планетой.

Но плавающие в амниотической жидкости трупы не видели и не чувствовали этого.

Там, где они сражались, стены сверкали золотом. Оба воина были облачены в гордые доспехи своих легионов, и оба бились за Терру: первый — чтобы защитить ее и умереть за Империум, второй — чтобы покорить ее и принести Империуму гибель.

Их мечи вращались и сталкивались со звоном до тех пор, пока не сломались. Затем все свелось к закованным в латные рукавицы кулакам и удушающим объятиям.

Талос смотрел, как дредноуты рвут друг друга в клочья, и видел то же, что видели заключенные в саркофаги мертвецы.

«Опаленный» с ревом и визгом двигателей несся рядом с «Заветом».

Остальные «Ястребы» и транспортники уже пришлюзовались и выгрузили на борт ударного крейсера свое драгоценное карго. «Опаленный» был последним.

Руны тревоги вспыхивали на экранах приборных панелей — Септимус заставил двигатели работать за пределами всех возможных ограничений. Штурвал трясся в его руках, дергаясь почти в такт с воем сирен безопасности. Темная стрела «Громового ястреба» круто свернула к несущемуся «Завету». Турбулентность усилилась — «Опаленный» каждую секунду мог угодить в воздушную струю за кормой крейсера.

«Завет» начал набирать высоту.

Септимус и сам это видел, без проклятий и упреков сгрудившихся в рубке незнакомых Астартес.

Он постарался не обращать внимания на их крики и на сердитую кроваво-красную морзянку тревожных рун.

Но «Завет» определенно набирал высоту. Пусть медленно, однако это сделало и без того трудную стыковку практически невыполнимой. Нос крейсера задрался, прорезав грязно-серое небо: корабль готовился к выходу на орбиту.

— Еще немного, — неслышно прошептал Септимус и вдавил три рычага тяги в гнезда, далеко за красную отметку на контрольной панели. «Опаленный» взревел, дернулся и помчался вперед, вдогонку за кораблем-носителем.

Пока «Громовой ястреб» несся вверх рядом с крейсером, сворачивая все ближе к открытому ангару, Септимус успел подумать, что один из двигателей «Опаленного» или все они вполне могут взорваться от перегрузки.

Септимус вновь потянул на себя руль высоты. Двигаясь параллельно большому кораблю, он поднялся выше дверей ангара с тем расчетом, чтобы в любой момент сбросить скорость и нырнуть внутрь. «Громовой ястреб», дрожа и кренясь то на правый, то на левый борт, подлетел на тридцать метров к шлюзовому люку.

«Опаленный» мчался слишком быстро, чтобы использовать стыковочное оборудование. Когти оторвет в ту же секунду, когда Септимус выпустит их из корпуса. Придется высвободить когти позже, когда «Опаленный» уже будет в ангаре, — и молиться, что времени хватит и они сумеют выдержать вес катера.

— Сейчас или никогда, — шепнул пилот и заложил крутой вираж вправо.

«Громовой ястреб» лег на крыло и вошел прямо в ангар.

Следующие десять секунд превратились для Септимуса в вечность — вечность, наполненную немилосердной тряской и жутким грохотом.

Левый двигатель взорвался при входе в ангар, отчего турбулентность усилилась десятикратно. Септимус был готов к этому. «Опаленный» отстал бы от крейсера или, ударившись о борт «Завета», отскочил и рухнул на землю грудой обломков, если бы не мгновенная реакция пилота. Он тут же компенсировал неисправность за счет перегрузки других двигателей. Один последний рывок — и корабль очутился в ангаре.

Септимус рискнул и выкинул посадочные опоры. Отвратительный скрежет рвущегося металла спел прощальную песню передней опоре. Остальные выдержали.

Когда «Опаленный» нырнул внутрь «Завета», на иллюминаторы обрушилась тьма. У Септимуса было меньше секунды на то, чтобы сообразить, что они движутся верным курсом — но не совсем верным. Еще через мгновение «Громовой ястреб» вломился в ангар. Катер снова тряхнуло — это его хвост задел край шлюзового люка. «Опаленный» встал на дыбы, дернулся в сторону, отклоняясь от уже безумного курса, и со страшной силой врезался в пол.

Задние посадочные когти впились в палубу. Нос корабля прочертил в стальном покрытии глубокую борозду. Терзаемый металл завизжал, посыпались искры. Через несколько десятков метров отчаянного скольжения задняя опора оторвалась, и вся хвостовая часть с жутким грохотом обрушилась на палубу.

Двигатели и ускорители корабля заглохли, так что «Опаленный» остановился, только ударившись о боковую стену ангара.

Это последнее позорное столкновение швырнуло Септимуса вперед, но ремни безопасности выдержали и не дали ему вылететь с командного трона.

Наконец-то все замерло, кроме бешено стучащего сердца пилота. Септимус испустил самый долгий вздох в своей жизни.

— Мы… мы сели, — проговорил он, не удивляясь дрожи в собственном голосе.

Воины одиннадцатой роты расстегнули ремни и покинули рубку, не сказав ни слова.

Двигатели других «Ястребов» еще не успели остановиться, а Астартес уже спешили высадиться — Вознесенный призвал их для обороны «Завета». Судя по всему, на борт проникли верные Трону космодесантники.

Септимус настолько устал, что эта новость его почти не взволновала. Он медленно встал с пилотского кресла, пытаясь удержаться на дрожащих ногах.

Болела шея. Болела спина. Болели руки.

Болело все. Септимус с ранней юности водил корабли и никогда бы не поверил, что можно пережить такую посадку. Астартес ушли, не поблагодарив его ни словом. Но и на это ему было наплевать.

Точнее, почти наплевать.

Пошатываясь, Септимус спустился по пандусу и протер слезящиеся от напряжения глаза. «Опаленный» позади него шипел и потрескивал — корпус корабля, переживший бешеные перегрузки, медленно остывал.

Хвостовую часть оторвало во время столкновения с «Заветом». От посадочных опор остались одни воспоминания. Гордое ястребиное тело корабля усеивали черные пятна гари, задравшиеся куски обшивки и полосы погнутого железа.

— Никогда больше такого не сделаю, — пробормотал Септимус.

К «Опаленному» приблизились сервиторы. Их примитивным вычислителям требовалось время на то, чтобы оценить ущерб и решить, что делать дальше с лежавшей перед ними грудой смятого металла. Несколько сервиторов уставились на Септимуса, пытаясь понять, были ли его последние слова командой.