Крис Райт - Битва за Клык

И слишком много света.

Ривенмастер прошел через другую комнату, затем свернул налево, проходя через открытые двери. Он сделал еще несколько шагов, прежде чем понял, что зашел не туда. Комната, в которой он оказался, была меньше других, но тоже выложена белоснежной плиткой. В центре стояли три громадных контейнера с прозрачной жидкостью. Сосуды были цилиндрическими, не больше метра в диаметре, но высотой до самого потолка. Собранное у их основания оборудование ритмично дребезжало и тикало.

Он знал, что должен смотреть в другую сторону, но содержимое емкостей его притягивало. Там плавали тела, темные очертания людей, паривших в жидкости. Громадные грудные клетки, мускулистые руки, мощные шеи. Они плавали в цилиндрах, слегка покачиваясь. Морек смутно различал змеевидные кольца шлангов респираторов, закрывавших опущенные лица.

Он отвернулся, зная, что зашел слишком далеко, потакая любопытству.

Любопытный разум открывает двери к проклятию.

В этот самый момент слева, в стороне от основного потока света, он увидел металлический стол. Содержимое его притянуло его взгляд, и Морек застыл на месте.

Медленно, почти бессознательно ривенмастер ощутил, как ноги сами несут его туда. Он прошел мимо резервуаров, забыв об их содержимом. Он просто не мог смотреть на что-то другое, не мог отвернуться.

На металлическом столе лежало тело или, возможно, труп. Гигантские легкие не дышали. По крайней мере, Морек не заметил движения. Как и остальные тела, это было обнажено и лежало на спине, вытянув руки по бокам.

Ривенмастер тут же почувствовал что-то неправильное. С мгновение он не мог понять, что же именно было не так с этим трупом — он видел их достаточно много, — но затем пригляделся и все понял.

Руки были гладкими, почти безволосыми. Ногти не длиннее его собственных. Челюсть квадратная и мощная, но без признаков волчьей вытянутости. Во рту обычные зубы смертных.

Морек подошел ближе, чувствуя, как участилось его дыхание. Глаза трупа были открыты, пусты и незрячи.

Они были серыми, как и у него самого, с такими же зрачками, как у смертных. На грубоватом лице не было никакой растительности, даже брови отсутствовали. Что же до лицевых мышц, то они были мощными, но какими-то бесформенными.

Нет, это не Космический Волк. Грубая подделка, подобие, насмешка.

Морек почувствовал тошноту в горле. Небесные Воины были для него столь же священны, как мировая душа, как духи льда, как жизнь дочери. Здесь же на столе лежала мерзость, некое ужасное вмешательство в неизменный порядок вещей.

Он сделал шаг назад. Позади, в операционной, раздался шум от движения трэллов, сражавшихся за жизнь Аунира Фрара.

Это запрещено. Я не должен быть здесь.

Тошноту сменил страх. Он видел, как смотрят на него трэллы в кожаных масках, и хорошо знал репутацию творцов плоти. Они не прощают вмешательства в их дела.

Морек повернулся и поспешил той дорогой, которой пришел, стараясь не смотреть на плававшие тела в контейнерах, намеренно не замечая рядов оборудования, стоявших за ними вдоль стен, и едва видя вереницы пробирок, аккуратно расставленных под ярким потоком света.

Где-то позади послышались тяжелые шаги, и у ривенмастера упало сердце. Он шел все дальше, опустив голову и надеясь, что тот, кому они принадлежали, направлялся в другую сторону. Соединенные залы сбивали с толку, мешая найти верный путь, и звук шагов мог доноситься откуда угодно.

Постепенно шаги стихли. Морек вновь очутился в приемных комнатах, тех самых, с пустыми металлическими столами. Перед ним виднелся выход в коридор к шахте лифта.

Сердце тяжело колотилось в груди.

Любопытный разум открывает двери к проклятию.

Он посмотрел на свои руки. Они были загрубевшими, шероховатыми и мозолистыми. А сейчас они мелко подрагивали. На мгновение он остановился, уже не заботясь, смотрят ли на него трэллы.

Что это была за штуковина?

Еще несколько ударов сердца он стоял неподвижно, не веря в то, чему стал свидетелем. Волчьи жрецы были хранителями Этта, стражами традиций Влка Фенрика. Если они это допускают, значит, имеют на то разрешение.

Но ведь это мерзость.

Морек оглянулся через плечо. Перед ним тянулись выложенные плиткой комнаты, перетекающие одна в другую. Каждая воняла антисептиками и кровью. Ривенмастер почувствовал, как накатывает тошнота.

В зале Клыктана он до хрипоты кричал клятвы Небесным Воинам, телесному воплощению божественной ярости Фенриса. Как он ни пытался, вернуть былой душевный настрой не получалось.

Пошатываясь и уже не помня, что за цель привела его в это жуткое место, Морек поплелся к лифту. С его открытого честного лица исчезла уверенность.

И впервые за всю жизнь в сердце ривенмастера поселилось сомнение.

Чернокрылый уселся на металлический стол, игнорируя сидящих за ним людей, и провел руками по спутанным волосам. Он не обращал внимания на вспыхивающие лампы, на кэрлов, стоявших в грязной униформе навытяжку вдоль стен, и на доносящийся снизу шум и скрежет поврежденных двигателей.

Скаут чувствовал себя запертым в клетке. Каждый день после бегства с Фенриса был изнурительной чередой аварий и авральных ремонтов, и все ради того, чтобы «Науро» попросту не развалился на куски.

Это была унизительная работа, подходящая для смертных, но не для него. Чернокрылый был вскормлен для более достойных дел, для искусной охоты в тенях, для торжества в космических боях. Его неимоверно утомляла необходимость выслушивать рабочих машинариума и паникующих корабельных тактиков.

Не то чтобы ситуация была совсем ужасной. Он достаточно много знал об устройстве корабля, чтобы понимать, когда посудина соберется развалиться всерьез. Откровенно говоря, это уже должно было случиться — до Гангавы оставалось еще двенадцать дней пути, да и то это стало возможным только потому, что Чернокрылый не переставал подгонять варп-двигатели, несмотря на протест штурмана. Несколько дней назад Волк совершил ошибку, спросив инжинария «Науро» — смертного, прошедшего всестороннее обучение у техноадептов Адептус Механикус, что все это время делает дух машины.

— Пронзительно кричит, сэр, — грубо и деловито отозвался инжинарий. — Вопит, как унгор с перерезанным горлом.

Вот тогда Чернокрылый порадовался, что не отличается большой чувствительностью к таким вещам.

Собственно говоря, он ко многому был нечувствителен. Скаут никогда не сближался с боевыми братьями, никогда не заводил дружбу, что связывала отряды. Старших офицеров он презирал, установленные ими правила его раздражали. Но даже в ордене Космических Волков, известном по всему Империуму вольным отношением к Кодексу Астартес, дисциплина была суровой.