Крис Райт - Битва за Клык

Они по-прежнему умирали. И чаще всего умирали, бросаясь в пасть Моркаи из-за безрассудной, самоотверженной манеры сражаться. Но когда они погибали, вокруг всегда была масса разбитых доспехов — сраженных рубрикатов, освобожденных Волками от непостижимо пустой жизни. Бракк был бы горд, видя, как посаженные им семена приносят плоды.

Становившиеся все свирепее атаки продолжались. У Тысячи Сынов были и солдаты, и время, и терпение. Охотники взваливали на себя ношу боя, давая Кровавым Когтям несколько часов отдыха. А затем они менялись местами. Так повторялось снова, снова и снова, пока пропитанная кровью лестница не стала походить на врата Хель.

Защитники держались. Каждый штурм отражался огромной ценой и страшными жертвами, но до тех пор, пока оставались целыми баррикады, а Волки держались на ногах, Клык сопротивлялся.

Бьорн вновь ринулся в бой, через модули оптических имплантатов наблюдая, как падают под его клинками враги. Он едва замечал непрестанный град снарядов, хлеставших по бронированному телу. Поле зрения было заполнено целями, мигая красными рунами на мерцающем фоне.

Он не обращал на них внимания, сражаясь так же, как всегда, — инстинктивно. Доставлявшие ему когда-то удовольствие по-звериному обостренные рефлексы исчезли, став столь же далеким воспоминанием, как и настоящие конечности, но он по-прежнему двигался намного быстрее, чем можно было ожидать от тяжелого, громоздкого саркофага.

У старейшего в Подземелье Клыка дредноута были свои привилегии. Его шасси было невероятно древней моделью, объединив технологии, редкие еще до Ереси. Поколения железных жрецов столетиями привносили дальнейшие усовершенствования, каждый старался превзойти других в славе и что мог добавлял саркофагу Разящей Длани.

Они думают, я не знаю, что они сделали с моей гробницей.

Бьорна не заботило пышное убранство. Он был бы рад растерять все вырезанные на живом гробу золотые эмблемы, каждую начертанную на керамите серебряную руну ради возможности вновь сойтись с врагом лицом к лицу.

Он больше никогда не почувствует брызг крови на коже, мгновенья, когда клинок вонзается в плоть и перерезает очередную нить жизни. Его нервные реле были хороши, куда лучше, чем у любого другого дредноута в Империуме, но они никогда абсолютно точно не передадут живых ощущений.

Вот почему, заглаживая свою вину, они украшают мою гробницу черепами и тотемами. Мишурой. Ненавижу!

Гигант опустил плазменную пушку, едва отметив, что ослепительные сферы несутся во тьме. Крики умирающих были всего лишь фоновыми помехами. Бьорн в одиночку уничтожил больше врагов, чем некоторые ордена всем своим составом. Смерть для него давно перестала что-то значить. Удовольствие тоже исчезло. Осталась лишь необходимость.

Мне нужно убивать. Клянусь Руссом, мне нужно поделиться этой болью.

Боль была всегда, с тех самых пор как исчез Русс. Не было ни объяснений, ни слов утешения.

В одну из зимних ночей, когда разыгралась свирепая буря, примарх просто исчез.

Леман Русс ушел, не сказав почему, отправившись в космос, как делал всегда, не думая ни об опасностях, ни о тех, кого оставил.

Бьорн крутанулся вокруг своей оси, расплющив когтем десантника-рубриката и швырнув его в воздух. Когда тело рухнуло на землю, в игру вступили звери, когтями раздирая пустой доспех. Тем временем Бьорн взялся за две другие цели, пробивая дыры в керамите и разрезая стальные ребра, словно масло.

Знаешь ли ты, как меня разозлило то, что ты так никогда и не объяснился?

Гигант сражался иначе, когда был жив. Тогда, много жизней назад, он бросался в битву с Богударом, Ойе и Двумя Мечами, и их вюрды были сплетены крепче, чем трос дросселя. Нынешние Волки перерезают нити жизни с тем же мастерством и величием, что и прежние. Но это не то же самое. Бьорн знал, что галактика постарела, а он нет. Ему не место здесь, с горячими щенками, что унаследовали Этт.

Думаю, ты знал. Ты знал, что я буду ненавидеть это. Знал, что каждое мгновение обернется для меня пыткой.

Колдун подобрался ближе, наполовину скрывшись за рядами предателей-десантников. Разжигая в ладонях малефикарум и вызывая шары пламени, он готовился броситься в бой.

Бьорн с презрением отметил колдуна. Или, по крайней мере, его разум испытал презрение. Возможно, эмоции и отражались на изуродованном лице, погруженном в жидкость и сморщенном от безжалостного времени. Но они оставались скрыты защитной маской.

И это превыше всего остального заставляет меня верить, что ты по какой-то причине скрыл от меня правду.

Он сделал один широкий шаг, качнувшись назад, и разрядил пушку. Охваченные пламенем останки колдуна исчезли в вихре взрывов. Бьорн продолжал стрелять, изливая всю ненависть, усталость и боль на изуродованного предателя. Когда дредноут наконец остановился, ища новую цель, доспехи жертвы превратились в раскаленную лужицу шипящего углероводорода.

Этот гнев, это предательство. Вот что поддерживает во мне жизнь.

Звери держались рядом с гигантом, отрывая голову любому врагу, что приближался слишком близко, но при этом не мешая Бьорну пользоваться при необходимости оружием ближнего боя. Они яростно бросались в битву, будучи созданы для нее, соперничая в сверхъестественной ловкости с Волками. Бьорн знал, насколько они способны к таким вещам и почему их создали. Немногие знали об этом.

Я любил тебя, как никто из твоих сыновей. И ты об этом знал.

Бьорн рассеянно заметил, что его товарищ-дредноут Хротгар сражается в одиночку с целым отрядом десантников-рубрикатов, которых поддерживает катафракт. Рассерженный тем, что его отвлекли, Бьорн повернулся, получил данные на открытие огня и одним залпом снес боевой машине голову. Прежде чем бронзовый череп обрушился на землю, дредноут вновь атаковал, погружая когти-лезвия в свежую плоть.

— Благодарю, лорд, — прогудел по связи Хротгар.

Бьорн не ответил, слишком занятый убийствами. Именно это он делал всегда. Либо стазис, либо битва. Бессознательное состояние или ярость.

Ты знал, что я тебя возненавижу. Ты, оставивший меня этой судьбе. Я бы пронзил пелену реальности, отправился с тобой навстречу року, стоял рядом перед лицом поджидающего врага.

Его пушка заревела, опустошая ряды врага. Бьорн был непобедим, бесподобен, громаден и намного превосходил любого врага. Никто в армии Тысячи Сынов не мог даже побеспокоить его. Так же как и на Просперо, Бьорну не было равных.

Возможно, так чувствовал себя в бою и примарх.

И я знаю, что ты делал. Ты породил эту ненависть во мне, столь же сильную, как и любовь, от которой я все еще не могу избавиться.