Стивен Эриксон - Дань псам

— Ну нет, — воскликнула Злоба. — Было бы приятнее видеть проявления зрелости. Путешествие вышло долгое, но все же я полагаю мудрым помедлить и сойти на берег только на закате.

— Здесь у меня нет врагов, — негодующе прорычал Резак. — Одни друзья.

— Может, это и верно. Но, уверяю тебя, юный ассасин, Даруджистан перестал быть тем городом, который ты помнишь. Он хрупок, он стоит на краю великой опасности…

— Знаю! Чувствую… я почуял это прежде, чем взошел на борт проклятого корабля! Как вы думаете, почему решение сидеть и ждать кажется мне наихудшим? Я хочу увидеть знакомых, предупредить…

— Милый мой, — оборвала его Злоба, — ты вправду веришь, что единственным узнал об угрозе? Ты думаешь, что все равновесие держится на твоих пальцах? Дерзость юных…

Сциллара набила трубку ржавым листом и разожгла ее. Каюту заполняют тяжелые, насыщенные эмоции. Разумеется, не новые. Путешествие получилось хаотичным и противоречивым с того момента, когда их с Баратолом и Чауром выудили из моря под небом, разбрасывающим во все стороны громадные огненные кубки. Пылкие бхок’аралы, жалкий мул, старая карга, имеющая привычку рассыпаться пауками, едва кто-либо о чем-либо ее попросит. Тощий и совершенно безумный Маг Теней. Трелль с разбитым сердцем. Злоба пытается корчить из себя жеманную принцессу, хотя на деле она колдунья- Солтейкен, ужасающе могущественная, взбалмошная и опасная, как Старшая Богиня. Нет, более разнородной компании для одного корабля Сциллара и вообразить не способна.

И вот они здесь. Бедный Даруджистан! — Уже недолго, — шепнула она Резаку. — Нам лучше оставаться незаметными, пока сможем.

Искарал Паст, так глубоко ушедший в кресло, что жабье лицо торчало между коленей, поперхнулся от ее замечания; покраснев и выпучив глаза, он проговорил в поверхность стола: — У нас команда из сумасшедших обезьян! — Голова вздернулась, чтобы поглядеть на Сциллару. — Мы могли бы сделать ее коптильней — нужно только привязать рыбу к волосам. Конечно, рыба станет ядовитой. Мы все отравимся, в чем и состоит ее план! Держите ее подальше от еды и воды — о да, я сразу все понял! Нет, Верховного Жреца Теней легко не обдуришь! О нет. О чем я? — Брови его зашевелились, потом вдруг угрожающе взлетели: — Незаметными? Может, нам лучше просто нырнуть в твой дым, женщина?

Сциллара послала ему воздушно — дымный поцелуй.

Злоба поставила бокал. — Как вы думаете, не пора ли обсудить нашу диспозицию?

Вопрос, обращенный ни к кому конкретно, встретил лишь недоумевающие взоры.

Злоба вздохнула. — Маппо Коротыш, тот, кого ты ищешь, находится не на этом континенте. И все же я советовала бы пересечь его посуху до Ламатафа, где ты, возможно, сможешь обеспечить себе проезд до падшей империи Летера.

Трель уставился на нее из-под тяжелых надбровных дуг. — Тогда я не стану мешкать.

— О нет, ему не надо мешкать, — прошептал Искарал Паст. — Нет нет нет. Слишком много гнева, слишком много горя. Громадный олух не может мешкать, иначе выйдет промашка. Промашка стала бы ужасной, а последствия противозаконными. Да, возможно, мне удастся подвести его под арест. Запереть, забыть в каком-нибудь нечестивом узилище. Ох, нужно обдумать такую возможность, не прекращая мило ему улыбаться!

Он улыбнулся. Могора фыркнула. — Муженек, — сказала она ласково, — я гадала о твоей судьбе. В Даруджистане ты встретишь свою немезиду. Катастрофическое столкновение. Разрушение, всеобщее бедствие, высвобождение ужасающих проклятий и опасных сил. Руины, такие руины, что я смогу только мечтать о благословенном мире и восстановлении равновесия вселенной.

— С трудом могу вообразить Тень, создающую какое-то равновесие, — сказала Злоба. — Твой муж служит дьявольскому богу, самому неприятному из богов. Что до гадания… Могора, я случайно знаю, ты лишена талантов такого рода…

— Помечтать — то можно?

— Наш мир не любит мечтаний, дорогая.

— Не зови меня дорогой! Ты худшая из ведьм — красивая ведьма! Доказательство, что очарование — всего лишь следствие чар…

— О жена, — каркнул Паст, — лучше бы ты зачаровала себя. Меня наконец тошнить перестанет…

Могора с рычанием перетекла в кишащую массу пауков; они пронеслись по столу и креслам, рассыпавшись по всем углам.

Искарал Паст захихикал: — Вот почему я сижу поджав ноги. А вас, идиоты, она покусает при первой возможности… — Он уставил корявый палец на Сциллару: — Кроме тебя, разумеется. Ее от тебя тошнит!

— Я рада, — ответила она, поглядывая на Баратола. Здоровенный чернокожий мужчина криво улыбался, следя за остальными. За ним стоял с вечной тупой ухмылкой Чаур, начавший топтать пауков сапожищами. — А ты, кузнец? Стремишься изучить город голубого огня?

Баратол пожал плечами: — Думаю, да, хотя уже давно не попадал в толпу. Похоже, оказаться незнакомцем среди незнакомцев будет приятно. — Тут он, казалось, заметил на столе свои руки и увидел в рисунке вен и рубцов что-то, заставившее его нахмуриться и спрятать их от взглядов. Темные глаза опустились почти стыдливо.

Сциллара хорошо знала, что этот не создан для исповедей. Единственное угрызение совести может перевесить тысячу добрых дел, а Баратол Мекхар носит с собой больше угрызений, чем способен выдержать человек. Он уже недостаточно молод, чтобы нагло отбрасывать сожаления… если вообще допустить, что молодость — это время смелого бесстрашия, слепого равнодушия к будущему, что молодому действительно позволено все — ну, почти все — служащее ублажению мгновенных прихотей.

— Признаюсь, — сказала Злоба, — что испытываю меланхолию при посещении трепещущих жизнью городов. Таких, как Даруджистан. Долгая жизнь доказывает эфемерность всякого величия. Да, я приходила в города, которые помню по векам их славы — и находила лишь осыпавшиеся стены, пыль и пустоту.

Резак оскалил зубы: — Даруджистан стоит две тысячи лет и простоит еще столько же. Даже дольше.

Она кивнула: — Именно.

— Ну, мы едва ли наделены удовольствием жить тысячи лет…

— Вижу, ты не слушал, — оборвала его Злоба. — Это не удовольствие. Вообрази утомление жизнью, часто настигающее ваших стариков. Умножь его на бесконечность времен. Долгая жизнь — бремя.

— Погодите, я сейчас зарыдаю.

— Какая неблагодарность! Ладно, молодой человек. Можете идти. И если сейчас я вижу вас в последний раз, то в долголетии действительно скрыто удовольствие!

Резак закрыл лицо руками; казалось, он готов рвать на себе волосы. Затем он перевел дыхание, медленно отвел руки. — Подожду, — пробормотал он.

— Неужели? — тонкие, совершенной формы брови Злобы взлетели. — Вероятно, последуют извинения?

— Извините, — пробубнил Резак. — Я просто… я боюсь того, что случится с городом, и терять время… хоть чуточку… ну, это нелегко. — Он пожал плечами.