Стивен Эриксон - Дань псам

А проклятая кошка крадется прямиком к нему.

Торвальд бесшумно закрыл дверь.

«Нужно было удавить чертову тварь».

В коридоре послышалось приглушенное проклятие, застучали по лестнице сапожищи.

Он снова открыл дверь, выглянул. Стражник пропал. Вязанье лежит на полу, нить тянется за скатившимся вниз клубком.

Ха! Чудесная кошка! Да, если он ее встретит еще раз, то расцелует — но не там, где она лижется — есть пределы для благодарности, и если она нализала себя, он ее целовать не будет.

Торвальд быстро закрыл за собой дверь и на цыпочках пробежал по коридору. Осторожно выглянул на пролет главной лестницы. Кошка унеслась с клубком неведомо куда, и за ней убежал и стражник. Он обратился лицом к двойной резной двери, что была прямо за стулом стражника.

Закрыто? Да.

Вытащив кинжал, он провел по щели.

Изысканные украшения на двери часто сопряжены с недостатком надежных механизмов. Здесь был именно такой случай — он сразу услышал, как откидывается простая защелка. Внизу послышались крики. Он открыл створку и торопливо вошел, снова приседая. Комната — какая-то контора — единственная лампа с коротким фитилем, едва заметное в тусклом свете бюро с грудами папирусных свитков. Еще дверь, узкая и маленькая, за плюшевым креслом.

Торвальд Ном прошелестел к ней.

Закрутив лампу на столе, подождал, пока глаза не привыкнут к темноте, присел еще ниже и глянул в щель под дверью. Порадовался, что там тоже нет света. Надавил на резное дерево с глубокой золоченой резьбой. Осторожно отворил дверь.

Внутрь. Бесшумно закрыл дверь за спиной…

Внутри — тихое дыхание из громадной кровати под балдахином. Потом: — Сладкая среброрыбка, это ты? — Голос был женским, хотя хрипловатым. В кровати завозились.

— На этот раз ночной налетчик? Оо, это забавно — я закрою глаза и буду стонать, пока ты будешь угрожать и требовать молчания. Спеши. Я уже замерзла, лежа здесь. КТО-ТО В МОЕЙ КОМНАТЕ!!!

Торвальд Ном медлил, разрываясь между необходимостью и… еще одной необходимостью.

Он развязал пояс и прошипел: — Сначала сокровище, женщина! Ты знаешь, где оно! Говори, мерзкая тварь! Где оно, женщина?

Она шумно задышала. — У тебя новый голос! Красивый голос! Сокровище, ха! Ты сам знаешь, где — у меня между ног.

Торвальд закатил глаза: — Не это. Другое.

— А если не скажу?

— Я тебя утащу как заложницу.

— О! Я ничего не скажу! Тащи!

Проклятие! Он запутался. Невозможно, чтобы она не понимала, что он не тот, за кого она его приняла — ведь он не пытается выдать себя за того, за кого… И как выпутаться?

— Ну-ка, перевернись на спину. Встань на карачки. Да, вот так…

— Ты хуже животного!

Торвальд замер у края постели. Хуже животного? О чем она? Покачав головой, он влез под балдахин. Ну что ж, придется по-плохому.

Вскоре: — Среброрыбка! Новый эликсир? Боги, он восхитителен! Я больше не могу звать тебя среброрыбкой! Скорее … лосось! Прыгающий над ручьем! О!

— Сокровище, или я использую нож. — Он прижал холодное лезвие к ее правому бедру.

Она снова задышала. — Под кроватью! Не режь меня! Продолжай, чтоб тебя! Сильнее! Твой сделает мне ребенка — наконец-то… Ребенок! На этот раз будет!

Гм. Что же, он сделал что положено, бросил монетки в храмовую чашку, все такое; и пусть молитвы даруют ей благословенный рай материнства. Женщина обмякла, распласталась на постели, постанывая, а он слез на холодный дощатый пол и залез под кровать. Костяшки пальцев уткнулись в большой и длинный ящик. Нащупав ручку, Торвальд вытащил его.

Женщина застенала: — Не пересчитывай, муженек. Ты все портишь, когда так делаешь!

— Я не считаю, женщина. Я краду. Оставайся здесь. Закрой глаза. Не шевелись.

— Глупо как-то звучит, не находишь?

— Заткнись, или я снова сделаю это.

— А-а! Снова принял эликсир?

Он взломал замочек острием кинжала. Внутри, очень удобно — для него — разложенное в мешочки, таилось подлинное сокровище. Целое богатство в драгоценных камнях, украшениях и золотых консулах. Он торопливо собрал добычу.

— Ты считаешь!

— Я тебя предупредил. — Он снова залез в постель. Опустил взор — и понял, что начало не обещает долгого продолжения. «Боги подлые, всегда у меня так…» — Слушай, — сказал он, — мне нужно еще эликсира. В конторе. Не шевелись.

— Не буду. Обещаю!

Он поспешно пробрался по комнате, прижал ухо к двери в коридор.

Тихое, неспешное звяканье бамбуковых спиц.

Торвальд вложил кинжал в ножны, перевернул рукоятью вниз. Открыл дверь и поглядел на волосистую макушку охранника. Сильно ударил. Рукоять затрещала, стражник осел на стуле, а потом грудой сложился у его ножек.

Кошка поджидала в библиотеке.

«Дядя Раз, Дядя Два, Папы Нет. Тетя Раз, Тетя Два, Мамы Нет».

Сейчас присутствовали и были настороже Дядя Раз, Тетя Раз и Двоюшки Раз, Два и Три. Двоюшка Раз подошел ближе, почти на расстояние быстрого, крепкого тычка локтем. Он любит так делать; к тому же попутно он хочет взять луковицу из кучки на столе. Но малец знал привычки Раза — у него был для изучения целый год, полный синяков — и поэтому как бы случайно сделал шаг в сторону, лучезарно улыбнувшись Тете Раз. Та ворковала над нежданным богатством, Дядя Раз сидел напротив. Малец был готов смущенно моргнуть, едва Дядя поднимет на него глаза — но сейчас не моргал, ибо точный расчет времени — это все, как не устает повторять Дядя Два. К тому же нужно следить за Двоюшкой Раз, ведь первый его замысел не удался.

Двоюшке Раз (которого прозвали Цапом) придется напрячь мозги, вырабатывая более хитрый план. Кажется, что хитрости взяться неоткуда — мозги Цапа отличаются вялой тупостью — но ему словно бы демоны помогают, наперебой подсказывают жестокие идеи. Цап не остановится, это ясно. Нет, он запомнил и начал планировать. Чем дальше, тем хуже будет.

Но сейчас ему нет дела до Двоюшки Раз, да и вообще ни до чего, что может случиться вечером или завтра утром. Он ведь принес домой еду, целую охапку еды, доставил ношу под радостные крики облегчения.

Человек, в честь которого он был назван, человек давно умерший, тот, что не был Дядей Раз или Дядей Два — но, разумеется, был не Папой, а Дядей Три — ну, этот человек мог бы гордиться мальчиком — одноименником, который помогает семье держаться вместе.

Подхватив себе луковицу, малец Харлло пробежал в безопасный уголок единственной комнаты и, за миг до того как впился в лакомство, поймал взгляд Дяди Раз и кивнул, подмигнув, в ответ.

Как вечно твердит Дядя Два, расчет времени позволяет человеку измерить мир и найти в нем свое место. Расчет — это не мир «может быть», расчет — это мир «да» и «нет», «так» и «этак». «Сейчас» или «завтра». Расчет — свойство зверей, ловящих других зверей. Он свойственен тигру с неподвижным, следящим взором. Он свойственен и жертве, когда охотник становится добычей. Это как с Двоюшкой Раз: каждый миг — охота, дуэль, битва. Но Харлло изучил путь тигра, спасибо Дяде Два, у которого даже кожа становится тигровой, едва пробудится холодный и неумолимый гнев. У него глаза тигра. Он — самый храбрый и мудрый человек в Даруджистане. И он — единственный, кроме самого Харлло, кто знает: Тетя Два — вовсе не Тетя, а Мама. Пускай она этого не признает, никогда не произносит вслух, никогда не подходит к своему единственному ребенку, сыну Насилия. Когда-то Харлло думал, что Насилие — имя Папы; но теперь он узнал, что Насилие — не имя, а то, что люди делают друг другу. Как локтем под ребра и еще хуже. Вот почему Мама остается Тетей Два, вот почему в редкие визиты она не встречает его взор, как Харлло не пытается, вот почему она не говорит ничего, а если говорит, голос звенит гневом.