Стивен Эриксон - Пыль Снов

«…Море никогда не мечтало о вас»

Война пришла на неровную, заросшую травой почву около башни мертвого Азата, что стоит в городе Летерасе. Выводки ящериц вторглись с берега реки. Обнаружив изобилие странных насекомых, они начали неистовый пир. Самой необычной разновидностью мелкой живности являются здесь двухголовые жуки. Четыре ящерицы выследили одно такое существо и окружили. Насекомое заметило опасность обеими головами и начало осторожно поворачиваться — только чтобы найти новые опасности. Тогда оно упало на спинку и притворилось мертвым.

Не сработало. Одна из ящериц, что ползают по стенам, тварь с широкой пастью и золотистыми глазками, подскочила и проглотила насекомое.

Подобные сцены творились повсюду: ужасная бойня, торжество истребления. Рок, как кажется, беспощаден к двухголовым жукам.

Но не всякая добыча оказывается такой беспомощной, как можно подумать. Роль жертвы в природе переменчива, и пожираемый иногда становится пожирателем — вот вечная игра выживания.

Одинокая сова, уже наглотавшаяся ящериц, оказалась единственной свидетельницей волны судорог, внезапно охватившей покореженную землю. Из ртов умирающих ящериц выползали гротескные существа. Оказывается, истребление вовсе не является столь уж неминуемой угрозой для двухголовых жуков.

Но совы, относящиеся к наименее разумным птицам, невосприимчивы к урокам. Вот эта просто следила, широко раскрыв пустые глаза. А затем она начала чувствовать непонятное шевеление в кишках, быстро отвлекшее ее от множества смертей внизу, от ящериц, чьи бледные брюшки усеяли почву. Сова даже впоследствии не вспомнила о сожранных ящерицах, о том, как неловко пытались они вырваться из загребущих когтей.

Сове предстоит долгая ночь мучительного отрыгивания. Даже тупоголовым тварям не все съеденное идет на пользу.

Мир доносит до нас уроки способом тонким — или же грубым и жестоким; даже последним глупцам приходится зазубривать эти уроки. Или так, или они умрут. А для более разумных существ непонимание непростительно.

Жаркая ночь Летераса. Камни сочатся потом. Каналы кажутся загустевшими, вода неподвижна, поверхность стала странно блеклой и опаловой, в ней полно мусора и пыли. Насекомые танцуют над водой, словно отыскивая свое отражение — но гладкая патина скрывает все, глотает россыпи звезд, пожирает бледный свет факелов уличного патруля — и крылатые мошки пляшут беспрестанно, словно сойдя с ума от лихорадки.

Под мостом, на проглоченном темнотой берегу, затрещали, словно капельки вонючего масла, панцири сверчков: двое сошлись вместе и присели в сумраке.

— Он ни за что не вошел бы, — хрипло прошептал один из них. — Вода воняет. Смотри, никакой ряби, ничего. Он перебежал на ту сторону, куда-нибудь на ночной рынок, где сможет затеряться.

— Затеряться, — буркнула женщина, вынимая кинжал закованной в латную перчатку рукой и разглядывая острие, — это бы хорошо. Как будто он сумеет. Как будто кто-то из нас смог бы.

— Думаешь, он успел переодеться?

— Не было времени. Он просто рванул. Сбежал. Запаниковал.

— Похоже на панику, это точно, — согласился ее спутник, покачав головой. — Никогда не видел ничего такого… разочаровывающего.

Женщина спрятала кинжал. — Они его выкурят. Он побежит назад, и мы как напрыгнем!

— Глупый. Думал, что сумеет уйти.

Миг спустя Улыба снова вытащила кинжал и уставилась на острие.

Горлорез, что был сзади нее, закатил глаза, но ничего не сказал.

Бутыл выпрямился, жестом подозвал к себе Корика и принялся с интересом наблюдать, как широкоплечий полукровка-сетиец локтями и коленями прокладывает путь сквозь толпу, оставляя за собой след из злобных взглядов и втихомолку брошенных ругательств. Конечно, опасности для него почти нет. Треклятый иноземец выглядит так, будто напрашивается на ссору, а инстинкты во всем мире одинаковы, и они шепчут людям: с этим лучше не связываться.

Тем хуже. Было бы здорово увидеть (тут Бутыл улыбнулся), как скопище разъяренных летерийских торговцев наваливается на мрачного варвара, побивая его черствыми булочками и хороня под грудами репы.

Но такое зрелище им вовсе ни к чему. Не сегодня, когда он нашел добычу, когда Тарр и Корабб уже обходят таверну, чтобы не позволить ей выскочить в заднюю дверь, а Мазан Гилани с Навроде засели на крыше — на случай, если жертва выкажет сообразительность.

Корик подошел весь вспотевший. Он скрипел зубами. — Жалкие недоноски, — пробурчал он. — Что за жажда тратить деньги? Рынки — чепуха.

— Делают людей счастливыми, — отозвался Бутыл. — Если не совсем счастливыми, то… временно удовлетворенными. Та же функция.

— Какая?

— Избавление от проблем. От неприятных проблем, — добавил он, видя, что Корик наморщил лоб и рыскает глазами. — Тех, что появляются, когда народ имеет время думать, по-настоящему думать — когда все понимают, в каком собачьем дерьме оказались.

— Звучит как одна из речей короля — я от них засыпаю, прямо как от тебя сейчас, Бутыл. Так где он в точности?

— Одна из моих крыс сидит у стойки бара…

— Которая?

— Дитятко Улыба — она самая шустрая. Так или не так, но она уже смотрит на него своими бусинками. Он за столом в углу, под запертым окном. Даже будь оно открыто, через такое никто не смог бы вылезти. Короче, — заключил Бутыл, — он загнан в угол.

Корик нахмурился еще сильнее: — Слишком легко, да?

Бутыл почесал обросший подбородок, переступил с ноги на ногу. Вздохнул. — Да, похоже, слишком легко.

— А вот Геслер и Бальзам.

Сержанты подошли к ним.

— Что вы тут делаете? — выпучив глаза, спросил Бальзам.

Геслер сказал: — Он опять за свое. Не обращайте внимания. Похоже, нам предстоит драчка. Опасная. Он легко не сдастся.

— Так какой у нас план? — спросил Корик.

— Буян идет первым. Он должен его спугнуть. Если он рванет к заднему выходу, ваши друзья его перехватят. То же самое, если полезет наверх. Но я догадываюсь, он увернется от Буяна и попробует уйти через переднюю дверь. Я сам бы так сделал. Буян у нас парень здоровый, а значит, не особо быстрый. Вот зачем мы сюда пришли. Мы вчетвером будем ждать ублюдка — и мы его повалим. Буян подоспеет сзади и закроет дверь, не давая ему уйти.