Аарон Дембски-Боуден - Кровь и огонь

Я мог бы ответить на его сомнения, рассказав жестокую правду: на нём шлем воина Адептус Астартес, одного из генетических потомков Императора, и галактику завоевали бесстрастные, обезличенные маски в эпоху, которую мы стремимся олицетворять. Если ему и не хватает шлема-черепа, то выглядит он почти также.

Но есть время для проповедей, а есть время для наставлений.

— Кинерик, — продолжил я. — Веди себя так, словно ты уже исполняешь обязанности, которые стремишься заслужить.

Ещё один кивок — меньше сомнений и больше убеждённости.

Пока мы шли по широкому оживлённому коридору и прилагали все усилия, чтобы не замечать почтительные поклоны рабов, я высказал ещё одно предостережение по общей вокс-частоте:

— Когда мы предстанем перед верховным маршалом — не смотри ему в глаза.

Ещё сильнее запутался.

— Господин? — спросил он по воксу.

— Просто доверься мне.

Он ждал нас в зале Первого воззвания, который чаще называли залом Сигизмунда. Легенды гласили, что здесь стоял с братьями, ставшими потом первыми лордами ордена, первый верховный маршал Чёрных Храмовников и смотрел на поле битвы, известной как Железная Клетка. Они поклялись, что продолжат Великий крестовый поход, несмотря на раны, которые терзают Империум. Остальные легионы останутся защищать владения человечества, и в их решении нет позора. Но Имперские Кулаки Сигизмунда перекрасят в чёрный цвет доспехи для грядущих сражений и продолжат наступать и нести послание Императора галактике. Они не будут защищаться. Они будут атаковать. Так появились Чёрные Храмовники — единственные воины, для которых Великий крестовый поход никогда не закончится.

На облицованных тёмным металлом стенах висели картины с инопланетными мирами и давно погибшими воинами — каждая шедевр своего мастера. Подобно вечному стражу в окружении первых маршалов и кастелянов стояла статуя Сигизмунда. Бронзовые герои покрылись патиной, но она не затронула их клинки. Мечи воспротивились времени и гордо смотрели на свисавшие с арочного готического свода и посеревшие за несчётные годы знамёна.

Их доспехи выглядели архаичными: грубо наложенные пластины в стиле, который редко встречался даже среди истинных наследников легиона — благородных орденов второго основания. В шлемах с устаревшими гребнями легендарные воители были не похожи на нас — тех, кто занял их место десять тысяч лет спустя. Нельзя не задуматься и не задаться вопросом: несли ли мы их наследие с той же честью, что и они.

В зале пахло пылью и величавым старым помнившим прошлое пергаментом. Хелбрехт ждал нас в дальнем конце зала.

Мой сеньор — человек великой решимости, но и не менее великих печалей. Он склонен к меланхолии, но не из-за самокопания или эмоций, а из-за целеустремлённости и преданности. Его служба никогда не закончится. Его не волнует личная слава, он не показывает открыто чувств, и каждая секунда его жизни посвящена Вечному крестовому походу. За десятки лет я никогда не видел у него иных эмоций, кроме слабой улыбки во время планирования; едкой злости на фронтах сражений и неизменной холодной ярости в бою. Он не испытывает эмоции, как другие разумные существа. Он подчинил их.

Его лицо — карта выигранных битв и шрамов, полученных во имя умершего короля-мессии человечества. Его голос непередаваемо сдержанный и невероятно проникновенный. Он видел больше огня, крови, железа и ненависти, чем почти все мужчины или женщины из ныне живущих.

Он обратился ко мне по имени — Хелбрехт один из немногих в ордене, чьё звание позволяет так делать. Кинерика он назвал “братом-посвящённым” и слегка кивнул молодому воину. Мы опустились на колени, как и требует традиция, когда в первый раз подходишь к повелителю.

Помню, как я со всей ясностью подумал: он война в человеческом обличии . Никакие другие слова не опишут его столь же точно. Украшенной золотом чёрной бронёй он отличался от нас, но не ради собственного величия, а для привлечения внимания и ярости врагов. Когда верховный маршал обнажал сталь — он хотел, чтобы его видели все. Мой повелитель всегда шёл первым в бой в центре нашего строя.

Его красный плащ превратился в коричневые лохмотья, едва державшиеся на помятом и потрескавшемся доспехе. Пластины брони покрывали засохшие брызги крови — без сомнений инопланетные предсказатели и шаманы из племён, которые мы истребили на Армагеддоне, найдут в их рисунке мистический и важный смысл. Бионическая рука была обнажена и в тех местах, где её оболочку пробили, виднелись работающие сервомоторы и щёлкающие поршни. У Хелбрехта не возникало желания обтянуть руку синтетической кожей. Такая бессмысленная косметическая процедура никогда не приходила ему в голову.

— Сир, — приветствовал я его, затем отсоединил зажимы и снял шлем, чтобы насладиться древним воздухом зала. Меч верховного маршала устремился к моему горлу. С рыцарским почтением я слегка коснулся губами протянутого лезвия — традиционный поцелуй, подтверждение верности ордену и лорду-командующему. Следом за мной секунду спустя также поступил Кинерик.

— Встаньте, — обратился к нам Хелбрехт. Он вложил клинок в ножны на бедре — если легенда верна, то оружие выковали из осколков меча нашего примарха. Мы встали, как и предлагалось.

— Говори, Мерек.

Кинерик напрягся, услышав моё имя.

Не отвечая, я достал портативное гололитическое устройство. Оно спроецировало световое изображение воина Адептус Астартес в полный рост, который обратился к нам троим.

— Гримальд , — произнёс он. — Они солгали нам об ущелье Манхейма. Они отправили нас туда на смерть .

Сообщение закончилось, а верховный маршал молчал. Он смотрел на то место, где несколько секунд назад голограмма Юлкхары рассказывала о подлом предательстве.

— Могли запись смонтировать или подделать? — он спрашивал не о сегодняшнем враге. Зелёнокожие ксеносы слишком примитивны для столь тонкой работы.

Я покачал головой:

— Предателям, о которых говорил Юлкхара, нет никакой пользы от сообщения. Я верю, что оно правдиво.

— Я тоже верю. Чего же ты хочешь, Гримальд?

— Я по-прежнему хочу связаться с Небесными Львами и узнать об их потерях.

— И ты собираешься уничтожить тех, кто их предал.

— Сомневаюсь, что это возможно, сир. Как бы мне этого не хотелось.

Хелбрехт посмотрел на статую Сигизмунда и положил руку на навершие меча. У бронзовой точной копии первого верховного маршала был такой же меч, изготовленный из того же металла, что и вся статуя. Сигизмунд стоял, обнажив клинок, и указывал им в широкие окна на вращавшийся и пылавший внизу мир.

— Ты рискуешь вовлечь орден в прямой конфликт с Инквизицией.