Павел Рогозинский - Главный калибр

Маневрируя, ом выбрал место поудобнее, подошел к берегу и благополучно высадил бойцов.

Потом в течение ночи он сделал еще несколько репсов к более крупным кораблям–сейнерам, которые из‑за большой осадки не могли подойти к берегу, принимал с них бойцов и доставлял их на крымскую землю.

Лишь когда взошло солнце, бот взял курс на Тамань. Люди на боте, а его командир в особенности, были утомлены до предела. Но в пути их ждало еще одно испытание. В сейнер попал вражеский снаряд. Корабль стал тонуть. Бойцы, спасаясь, бросились в воду. Емельяненко устремился на выручку и стал подбирать людей. Противник усилил обстрел. Осколком повредило один из моторов. А тут, как на грех, на винт намоталась чья‑то сброшенная в воду шинель. Катер окончательно остановился. А враг продолжал обстрел. Вокруг то и дело от разрывов снарядов взлетали столбы воды. Пехотинцы знали, что под огнем лучше всего рассредоточиться и вздумали бросаться в воду. Емельяненко некогда было им объяснять, что то, что хорошо на земле, может на воде привести лишь к гибели. И он рявкнул на непривычных к морю солдат:

— Кто прыгнет в воду— застрелю!

Опешившие бойцы остались на местах. Тем временем моторист Швачко разделся и нырнул за борт. Плавая в ледяной воде, он размотал, наконец, шинель и освободил винт. На одном моторе перегруженный до предела бог, управляемый твердой рукой, доставил людей на берег.

Казалось, Емельяненко и его команда совершили то, что лежит уже за пределами человеческих сил. Но самое трудное было еще впереди. Наши войска зацепились за крымскую землю. Однако, чтобы удержать захваченный плацдарм, требовалось доставлять подкрепления, боеприпасы, технику, еду. И все это надо было как можно быстрее переправлять через Керченский пролив. А шторм на ту пору разыгрался не на шутку. Волны и ветер были опаснее вражеских мин, бомб и снарядов.

И все‑таки моторные боты, пересекая пролив, днем и ночью доставляли боевые грузы в такую непогоду, в какую до войны никто бы и не помыслил выйти в море. И не было времени для отдыха. А Емельяненко по–прежнему поспевал раньше многих других.

Он разделил свою небольшую команду на две группы. Во время рейса от таманского до керченского берега одна группа откачивала захлестываемую воду, боролась с волнами и ветром, другая половина отдыхала. На обратном пути люди менялись местами. Так вся команда оставалась в строю.

Семь дней и ночей продолжалась работа, требовавшая нечеловеческих усилий. Каждый рейс был подвигом. Но всему бывает предел. В ночь на 8 ноября шторм достиг такой силы, что даже Емельяненко не смог удержать суденышко на волнах прибоя. Его выбросило на керченский берег, и здесь бот № 13 нашел свой конец.

А люди спаслись. Старшина со своей командой присоединился к бойцам, гнавшим захватчиков с крымской земли. Но при первой возможности — 25 ноября — команде удалось вернуться в Тамань.

Здесь Емельяненко узнал, что его наградили вторым орденом Красного Знамени, а Указом Президиума Верховного Совета СССР ему присвоили звание Героя Советского Союза. Высокие награды получили и его боевые товарищи.

На этом можно было бы поставить точку. Но разговор о катере с роковым номером продолжается и по сей день. Его замечательную историю черноморцы вспоминают всякий раз, когда речь заходит о нехороших приметах (в которые почти все моряки, как известно, не верят).

— Ведь катер‑то все‑таки погиб, — заметит кто‑нибудь совершенно безразличным тоном и тут же услышит в ответ:

— Да, но старшина‑то стал Героем!

— Ну, и что это доказывает? Что ходил он в бой всем смертям назло и что морякам сам черт не брат? Так это давно известно.

…И вопрос о роковом числе так и остается нерешенным.

В начале апреля 1942 года одна из «катюш», как называли на Северном флоте подводные лодки типа «К», получила приказ выйти в море. С ней уходили и оба кандидата в чемпионы по шахматам в бригаде подплава — рулевой–сигнальщик Дмитрий Пышный и его тезка моторист Дмитрий Павлов. Шахматный турнир прервался, решающая партия осталась недоигранной.

— Закончите уже в море, — напутствовал их начальник матросского клуба. — Досуг найдется.

Но Баренцево море в это время года не совсем подходит для шахматной партии. Сигнальщикам доставалось, пожалуй, больше всех. Лодка шла в надводном положении, и рубку то и дело захлестывало. Несмотря на апрель, считающийся на юге разгаром весны, налетели снежные «заряды», и ледяная крупа секла лицо. Колючий ветер слепил глаза. Но сигнальщик не должен прекращать наблюдение ни на минуту. Зрение приходилось напрягать до предела.

Солнце показывалось лишь изредка, и тогда облака покрывались нежным румянцем. На полуночной стороне тучи оставались аспидно–черными. Потом выползала тяжелая, мутно–багровая луна. В дымных тучах она казалась лохматой. От ее тусклого блеска дали становились все более мутными.

Порой ветер задувал с полюса. Струи ледяного воздуха, чистого и жгучего, как спирт, вызывали парение моря, и клочья этого пара стелились над волнами, как вихри поземки. Гранитные скалы побережья принимали самые фантастические очертания. В лунных отсветах у берегов мерещились притаившиеся для стремительного броска горбатые контуры вражеских эсминцев, длинные серые тени сторожевиков.

Сигнальщик помнил, как обманулся он в одном из первых походов. Не вглядевшись как следует, он поднял ложную тревогу. В рубку поспешил командир. После яркого света каюты было трудно разобраться в сиреневом полумраке, командир доверился сигнальщику, и подлодка едва не торпедировала одинокие скалы.

В другой раз, идя в этих же местах, Пышный снова увидел горбатые силуэты и досадливо отвел бинокль в сторону.

— Нет, не обманешь, знаем…

Но скалы внезапно полыхнули струей оранжевого пламени, и над морем разорвался осветительный снаряд. Вражеские эсминцы рванулись вперед. Лодке пришлось срочно погружаться.

После этого Пышный выходил на ночную вахту задолго до срока, чтобы дать глазам свыкнуться с темнотой. Он не мог себе простить, что однажды позволил наблюдателям врага опередить себя.

Кто нападал первым, тот скорее мог дать противнику мат.

Дмитрий искал врага упорно. Он ненавидел гитлеровцев всей душой, всем своим существом. Они захватили, душили его родную Полтавщину, его Украину. Он не раз подумывал о том, чтобы попроситься в морскую пехоту— там можно было бы убивать захватчиков собственными руками…

Полегчало на сердце, когда в предыдущем походе их подводная лодка, повстречав вражеский транспорт водоизмещением примерно в пять тысяч тонн, потопила его артиллерийским огнем. Молодец их командир, Василий Прокопьевич, не побоялся риска. Опытный моряк, до военной службы плавал в торговом флоте, многое успел перевидать на своем веку. И сердце моряка понимает.