Андрей Валентинов - Нарушители равновесия. Если смерть проснется. Печать на сердце твоём

— Не хочу слышать про этого ублюдка!

Згур сцепил зубы. Все верно, иначе и быть не могло.

— Завтра я уеду, и ты о нем больше ничего не услышишь…

— Что?!

Улада отшатнулась, губы дернулись, словно девушка пыталась закричать. Згур пожал плечами:

— Твоя мать догадалась сразу. Говорят, я очень похож на… Палатина.

Молчание тянулось долго, невыносимо долго. Наконец ее губы дрогнули.

— Волотичский ублюдок!

Згур отвернулся, чтобы не видеть ее лица. За эти слова он убил бы любого — не задумываясь, как убивают бешеную собаку.

— Теперь понимаю! Вот почему Велга послала именно тебя! Говорят, месть сладка, правда, Згур? Убить меня было бы слишком просто…

Хотелось возразить, но слова не шли. Кто ведает, знай

он все с самого начала…

— Ты расстроил мою свадьбу, опозорил меня и Палатина. Ты даже переспал со мной… Наверно, когда ты лежал на мне, тебе было сладко, наемник? Теперь я никогда не отмоюсь — даже если сдеру кожу. А сейчас ты выдаешь меня замуж — за того, кого я ненавижу. Хорошее утешение для ублюдка из вонючего села, правда? Наверно, твоя мать тоже рада? Жаль, Палатин не продал эту шлюху ограм… В глазах потемнело. Сильный удар — точно в лицо — Е бросил Уладу на пол. Она даже не вскрикнула. Згур подхватил обмякшее тело, одним рывком приподнял, кинул на ложе

— Твоя мать — грязная шлюха! — Глаза девушки смотрели спокойно, с холодной ненавистью. — Ты сын шлюхи, наемник!

Згур ударил снова — ладонью по лицу. Она даже не вскрикнула.

— Шлюха! Сын шлюхи!

— Ворот платья поддался легко. Улада не пошевелилась, лишь разбитые губы вновь дернулись.

— Ублюдок!

Згур замер, рука дрогнула. Да, ублюдок. Как просто — избить, унизить, надругаться! Выходит, именно так защищают честь матери? Боги, что же он делает!

— Уходи!

Улада встала, брезгливо поморщившись, запахнула разорванное платье:

— Не смей приказывать мне в моем доме, холоп! Уйду, когда захочу! А раньше ты больше напоминал мужчину, сотник Згур, альбир Кеевой Гривны! Тебя что, оскопили в твоем Коростене?

Его опять оскорбляли, но Згуру было уже все равно. Наверно, он заслужил такое. — Прости…

— Простить? — Лицо девушки искривилось, пошло красными пятнами. — Будь ты проклят, ублюдок! Если у тебя еще осталось на понюшку совести, то ступай

в нужник и повесся на вожжах. Да от тебя и этого не дождешься!

Дверь хлопнула, Згур остался один. Он медленно опустился на ложе, зачем-то поправил смятое покрывало. Мысли путались, ясно было лишь одно: кончено, все кончено. Мать Болот, как глупо!

Почерневший от лет идол хмурился, блестели ярко начищенные серебряные усы, тускло светился зажатый в деревянной руке золотой рог.

— А теперь кланяйся! Три раза. Шапку сними… Згур едва удержался, чтобы не поморщиться. От Лешко за пять шагов несло перегаром. Впрочем, дело свое парень знал, и без его подсказок Згур не смог бы сделать и шагу. Значит, идол. Уже третий, два предыдущие были без усов. В последнем, однако, Згур не был твердо уверен.

Поклон, еще, еще. Стоявшие вокруг дедичи что-то нестройно запели, и Згур с облегчением перевел дух. Пока поют, можно расслабиться.

— Это кто? — шепнул он, кивая на усатого истукана.

— Дий Громовик, — тут же откликнулся Вашко, стоявший ошую.

— Сам ты Дий! — хмыкнул в ответ Лешко, занявший почетное место справа. — Дий на горе был. А это, стало быть, Горос-Солнце, башка куриная!

Згур не выдержал и наморщил нос. Винный дух шел слева и справа, трудно было даже сказать, кто из его подсказчиков усерднее приложился к ковшу. Уже в который раз Згур пожалел, что не последовал совету и не хлебнул от души за завтраком. Наверно, стало бы легче.

Жениху завтрак вообще-то не полагался, но для обруч-ника сделали исключение. Но в остальном все шло строго по давнему обычаю: сани, толпа богато одетых дедичей, длинный поезд, неспешно ползущий по Валину под нестройные крики горожан. Где-то неподалеку такой же поезд вез Уладу — тоже от идола к идолу. Увидятся они только под вечер. И хорошо, что не раньше.

Ему еще повезло, что свадьбу справляли наскоро, с великим поспехом. Двадцать лет назад, когда женился сам Ивор, гуляли две недели. Сначала сватов засылали, после

» кликали жениха в гости, после… Как пояснил Лешко, этого «после» было столько, что валинцы истребили все немалые запасы не только румского и алеманского, но и всей браги в округе. При этом Лешко печально вздохнул, посетовав, что гибнут ныне славные обычаи.

Откуда-то появилась чаша, золотая, тонкой алеман-ской работы, туда сыпанули муки, пшена, затем снова муки. Послышалось обиженное кудахтанье. Белый петух попытался взмахнуть крыльями — и отчаянно дернулся, почувствовав острое лезвие на горле. Через миг обезглавленная птица билась на снегу, темная кровь рывками лилась в чашу. Хор на мгновение стих, и чей-то голос громко воззвал к среброусому. Згур прислушался — кажется, все-таки Дий. Всезнающие спутники уже сумели объяснить, что жертву — и эту, и все прочие, должен приносить он сам, но поелику свадьба господская, обручнику не требуется даже рукой шевелить, все за него и сделают, и скажут. Згура это вполне устраивало. Он не верил в милость чужих богов. Будь здесь святилище Маташи, Матери Болот, он не стоял бы равнодушным столбом. Но сполотский Дий и улебский Горос — какое им дело до чужака-волотича? Пусть разбирается сам на своих Семи Небесах!

К подножию идола плеснули вина из высокогорлой румской посудины, и Згуру почудилось, будто Лешко тяжело вздохнул. Похоже, утренний ковш показался парню недостаточно глубоким. Вокруг снова запели, Згур попытался вслушаться в слова, но улебская речь понималась с трудом. Утром он чуть не сбился, когда, стоя посреди красной горницы, просил у Ивора руки Улады. К счастью, Лешко вовремя подсказал. Он и забыл, что по-улебски «жена» будет «женка». «У женки поям дойчу тою Уладу». Мужи улебские довольно ухмылялись, лицо же Ивора казалось высеченным из камня. Згур невольно позавидовал этому ледяному спокойствию. «Яз, Ивор, Иворов сэн, дойчу суою Уладу тем отдам деля Кея Велегоста, сэна Светлаго Кея Воучей-мира…» Потом были подарки от жениха, якобы из Савмата привезенные — целые тюки, и Згур лишь подивился, когда это дворцовые холопы успели все приготовить. Впрочем, у такого, как Ивор, припасены не только подарки. Летом он вооружил три новые сотни. Сейчас, говорят, еще четыре. И это не ополченцы-желторотики, а обученные кметы с новенькими гочтаками. И еще — лехиты. Гурсары кнежа Саваса — вестники смерти со стальными крыльями за спиной, помогавшие Велегосту в Духле, не вернулись домой. Они стояли в Дубене, чего-то ожидая. Чего — слишком понятно. Но ведь и Велга призвала новую тысячу! Згур успел узнать об этом, уезжая в Савмат…