Аарон Дембски-Боуден - Чёрный Легион: Омнибус

Имперские Кулаки наступали под прикрытием многослойных абордажных щитов из пластали, и у них в руках дергались болтеры. Леор, стоявший в переднем ряду своих воинов, навел на врага массивную плазменную пушку. Набирая заряд, та выла, словно дракон, в ее покрытом кабелями чреве происходила термоядерная реакция.

Один болт. Один миг невезения. Один-единственный снаряд с треском врезался в катушки магнитного ускорителя пушки, ударив с силой, которую оружие выдерживало сотню и больше раз. Но сейчас зазубренные обломки с лязгом прошли сквозь входной клапан, заткнув пушку в ту самую секунду, когда она была готова выпустить на волю свой заряд.

Оружие взорвалось у него в руках. Взрыв отшвырнул его прочь, но окатил нескольких его людей растворяющим потоком фиолетового пламени. Леор ударился спиной о стену укреплений, оставшись позади наступления его уцелевших бойцов. Гвозди жалили, и воины даже не заметили, что он пал.

Находясь внутри его памяти, я не мог ощутить его боль и даже увидеть ее на лице, скрытом опаленным шлемом. Но я увидел, как он смотрит на свои руки… которых больше не было. Взорвавшаяся пушка испарила их. Обе руки заканчивались возле локтей.

Я вышел из его сознания. Когда я это сделал, он сильно содрогнулся.

— А ты, Телемахон? — спросил я. — Что ты видел?

— Старые сожаления. Ничего больше.

Я мог бы спросить, что он имеет в виду, или просто вытащить это из его воспоминаний, однако отстраненное достоинство в голосе мечника убедило меня не делать ни того, ни другого. Увидев самый мрачный час в жизни Леора, я не хотел задерживаться на несчастье, постигшем Телемахона.

Гира.

Ее имя всплыло непроизвольно. Лихорадочное воспоминание.

Я развернулся, и на мой наплечник опустилась аккуратная, но властная рука Абаддона.

— Куда ты идешь, колдун?

Я встретился с ним взглядом, отказываясь поддаваться на угрозу.

— Разыскать мою волчицу.

Мы оба повернулись на тихий лязг керамита о керамит. Саргон провел костяшками пальцев по предплечью — еще один жест из числа стандартных боевых знаков Легионов. Движение, означающее собственную кровь. Он знал о моей связи с ней — с мостика «Его избранного сына» и видел это в моих мыслях.

— Где она? — спросил я у него.

Пророк повернул свое шокирующее юное лицо к Абаддону. Левой рукой он сделал жест «атаковать цель», а затем приложил ладонь к сердцу. Последовало еще несколько знаков — в них я не узнал традиционного боевого жаргона.

Абаддон убрал руку с моего плеча.

— Твоя волчица у Саргона. Она напала на него и теперь… выведена из строя.

Как только он произнес последнее слово, я пришел в движение.

Джамдхара — традиционное тизканское оружие, нечто среднее между кинжалом и коротким мечом. При обхвате рукояти клинок тянется от костяшек сжатого кулака владельца. Оно никоим образом не уникально для Просперо — другие человеческие культуры на иных планетах называют аналогичное оружие «тычковыми ножами» или кулачными кинжалами, а также совейя, улу, кваттари и — по меньшей мере, в одном из диалектов Старой Индуазии — катар.

Рукоять моей джамдхары была выполнена из бедренной кости тизканского астролога-философа Умерахты Палфадоса Суйена, который, умирая, настоял, чтобы его кости отдали в дар Легиону Тысячи Сынов для переделки в ритуальные инструменты и отправили к столь обожаемым им звездам.

Подобное не являлось чем-то необычным среди интеллектуальной и культурной элиты Просперо. Считалось великой честью быть «погребенным в пустоте» таким образом, продолжая вносить свой вклад в будущее человечества даже после смерти.

Клинок оружия был черным, изготовленным из сплава адамантия с природными металлами моего родного мира, а на его поверхности были аккуратно, вручную вытравлены спиралевидные рунические мандалы, которые крошечным шрифтом повторяли одну из последних и наиболее знаменитых лекций Умерахты. Это было рассуждение о сути вселенной. Каждые несколько месяцев я снова перечитывал его в фальшивом свете свечей, излучаемом осветительными сферами, и обдумывал смысл.

Эту джмадхару вручил мне Ашур-Кай при приеме в его философский ковен, в последний день моего обучения у него. В Тысяче Сынов были основные культы, основанные на психической специализации каждого воина, однако они считались всего лишь самым очевидным — и предназначенным для военного использования — слоем многоуровневого сообщества. Ниже культов располагались философские салоны, круги ученых, симпозиумы и ритуальные ордена, которых более заботили вопросы просвещения, нежели военная структура.

— Я горжусь тобой, — произнес он — единственный раз, и более этого не повторял — и вручил мне клинок. — Здесь ты находишься среди равных, Сехандур.

В тот миг я плашмя приложил клинок ко лбу, закрыл глаза и поблагодарил его беззвучным телепатическим импульсом. Этот клинок обозначал окончание моего ученичества. Этот клинок указывал, что я готов к погружению в более глубокие тайны Искусства.

И спустя десятки лет, когда Абаддон сказал мне, что его пророк вывел мою волчицу из строя, именно этот клинок я приставил сбоку к шее Саргона.

Некоторые смерти отзываются резонансом. Они более насыщены эмоциями, чем прочие, и приводят к ужасному единению убийцы с убитым. Мало какие смерти так резонируют, как перерезание человеческого горла. Это ощущение и этот звук неповторимы. Булькающие глотки, которые так отчаянно стараются перевести в дыхание. То, как гортань еще мучительно пытается работать, а легкие трепещут и силятся вдохнуть, чего не могут сделать. Безжалостная и полная ненависти близость с тем, кто умирает у тебя на руках.

Отчаянная паника у него в глазах, когда дрожащие конечности начинают подламываться под ним. В этой панике мольба, последние функции мозга вопят: нет, нет, этого не может быть, это несправедливо, этого не может происходить на самом деле. Вялая, жалкая ярость, когда он понимает, что все так и есть, и он не в силах этого изменить.

Кончено. Он мертв. Ему остается только умереть.

Вот такую смерть я и обещал Саргону. Именно это проносилось у меня в мыслях, пока я угрожал рассечь его и без того изуродованное горло. Как же приятно было бы оборвать его жизнь этой сдавленной песней беспомощного бульканья. Что же касается его, он стоял неподвижно, пребывая в совершенном ошеломлении.

Даже Леор вздрогнул от моей реакции. Его лицо подергивалось, отвечая на внезапный укус Гвоздей. Телемахон молча наблюдал из-под своей маски, хотя его удивление физически ощущалось в воздухе между нами. Абаддон медленно поднял руку. Его золотистые глаза были расширены, движения продолжали излучать власть. Я шокировал его, однако он не позволял этому взять над ним верх.