Шимун Врочек - Легионы просят огня

Я помню лицо Квинта, когда он уезжал. Спокойное и беззаботное.

Как можно обманывать людей и оставаться при этом добрым малым с таким простодушным взглядом?!

Будем честны. Квинт, мой младший брат — мошенник, балбес и негодяй. Позор семьи. Но при этом он — самый красивый и обаятельный из нас. И ему предсказано умереть молодым…

Ну, если он будет продолжать в том же духе — так и случится.

Светлые волосы. Высокий рост. Голубые глаза…

Как у варвара! Красавец. Застывшая глупость.

Человек, достаточно умный, чтобы обманывать людей, но — недостаточно умный, чтобы понять: поступать так не следует.

Квинт.

Мой глупый младший брат.

Мой… пока еще живой младший брат.

— КОГДА~ТЫ~ПОЛУЧИШЬ~ЭТО~ПИСЬМО~

…вывожу я.

Временный лагерь Восемнадцатого Галльского. Обычная практика — легион в походе, прежде чем встать на ночлег, строит укрепления. И врагу не застать нас врасплох. Это — тоже часть нашей военной легенды.

Пасмурное небо. Ветер усиливается. Палатки хлопают на ветру.

До меня доносится запах подгорелой пшенки. Легионеры завтракают.

— Легат! — салютует мне всадник. — Пропретор требует вас к себе!

Проклятье. Опять военный совет?!

У входа в консульскую палатку меня приветствует Нумоний Вала.

— Слышал, Гай? Вар лично будет вести суд.

— Суд? — я поднимаю брови.

— Получен донос…

Все равно не понимаю. Задерживать легионы ради кляузы? Зачем?!

— И что с того?

Нумоний потирает шрам на затылке, смотрит на меня.

— Ты действительно не знаешь? Донос на Арминия, префекта вспомогательных когорт, — глаза легата в красных прожилках от недосыпа. — Теперь понятно? Мне казалось, что он — твой друг.

Это как удар в голову. Искры. И заваливающийся на бок мир…

Я моргаю.

— Арминий? — голос сел. — В чем же германец провинился?

— Преступление против общества.

Дурацкие судебные формулировки!

— То есть…

— Да, — говорит Нумоний насмешливо. — Ты прав, Гай. Его обвиняют в измене Риму.

Палатка принципов Восемнадцатого легиона — размером с небольшую арену. Внутри расставлены скамьи: поближе для участников, подальше для зрителей. Суд — это основное развлечение для граждан Рима.

Но не во время же войны?!

Донос на Арминия, думаю я. Донос на моего брата. «До — нос». Какое интересное слово.

— Что это значит, царь? — говорю я.

Арминий усмехается. Морщины собираются вокруг голубых варварских глаз.

— Все просто, легат. Один человек… Он так жаждет моей смерти, что готов ухватиться за любой, самый нелепый повод. Не обращай внимания, Гай. Все будет хорошо.

Верно, думаю я. Все будет хорошо…

Даже если — не будет.

Появляется распорядитель.

— Арминий, сын Сегимера, римский гражданин! — объявляет он. — Займите место на скамье обвиняемых!

Арминий кивает мне и садится. Внешне он совершенно спокоен.

Смертная казнь, значит. За государственную измену положена смертная казнь…

В Риме бы его привели на нижний уровень тюрьмы Туллия, в темные, низкие катакомбы, где от падающих с потолка капель вздрагивает заплесневелое эхо — и удавили. Молча и грубо, под глухую капель. Как сделали это когда‑то с катилинариями, сторонниками Луция Сергия Катилины.

Процесс суда состоит из трех частей.

Первая: обвинительная. Речь истца (или его адвоката).

Вторая: изыскательная. Судья допрашивает ответчика. Адвокаты молчат.

Третья: оправдательная. Речь ответчика (или его адвоката) в собственную защиту.

И только после этого судья выносит свое решение.

В связи с походной обстановкой адвокатов отменили. Так что мы теперь будем наслаждаться тщательно отрепетированным косноязычием участников.

Скамья истца до сих пор не занята.

— Кто обвиняет меня? — Арминий, царь херусков, встает и оглядывает присутствующих. Он поразительно красив. Белоснежная военная туника и белый панцирь, украшенный вставшими на задние лапы львами. У Арминия короткие светлые волосы, ярко — голубые глаза и резкий профиль.

Он, проклятье, больше похож на настоящего римлянина, чем все настоящие римляне вокруг него.

Поднимается шум. Нам самим интересно, кто этот таинственный обвинитель.

— Почему я не вижу его перед собой? Видимо, он слишком занят, пересчитывая серебро?

Вокруг — смех.

Доносчику по Плавциеву закону положены неприкосновенность и денежная награда.

— Сколько мне еще ждать? — Арминий явно издевается. Молодец, брат. Он уже перетянул на себя симпатии присутствующих. Если истец еще промедлит, на его долю достанутся только свист и насмешки толпы. — Пусть этот храбрец выйдет и покажет свое лицо!

— Я обвиняю.

Тишина.

У того, кто это сказал, глуховатый варварский акцент. И тяжелый, глубокий голос.

Арминий резко оборачивается.

— Ты?

— Я.

Он стоит у бокового входа. Очень рослый. Некогда крепкий воин, сейчас он постарел, погрузнел. Стал седым и испортил характер. Сегест, царь хавков. Доносчик. Обвинитель.

А еще он — отец Туснельды.

— Благородный Сегест, — Арминий приветствует моего будущего тестя ироничным кивком. — Прости, что не признал.

Свист, крики, смех.

Свистит кто‑то позади меня. Так, что от переливов звука у меня скоро лопнет голова.

— Мне плевать, что вы обо мне думаете, — германец игнорирует шум. Зрители кричат — варвар им не нравится. Некоторые молчат и хмурятся. Вроде Нумония. Легат Восемнадцатого смотрит прямо перед собой, шрам на затылке пульсирует.

— Да, я обвиняю Германа, сына Сегимера… вы знаете его по имени Арминий! Я обвиняю его в измене и в подготовке восстания против Рима. Которому, если кто забыл, он поклялся в верности!

Латынь его звучит так, словно он произносит слова с камнями в глотке. Клекот и глухое рычание.

Варвар, думает большинство римлян.

— И твоя дочь тут, видимо, ни при чем? — осведомляется Арминий иронично.

Сегест, прерванный на полуслове, умолкает. Багровеет.

Вообще, конечно, комедия. Один римский гражданин обвиняет другого римского гражданина в преступлении против общества…

И оба они — варвары.

— Говорят, Арминий просил Сегеста отдать за него дочь, — произносит Нумоний негромко. — Но Сегест почему‑то — не знаю, почему — отказал. С тех пор между ними — ад и Преисподняя. Впрочем… — легат Восемнадцатого смотрит на меня пристально. — Но ты, должно быть, и сам это прекрасно знаешь, Гай?

— Нет.

Обвинительная речь Сегеста полна грубостей, оговорок и искалеченных падежей. Ошибки вызывают смех зрителей, грубость — возмущение, латинская грамматика стонет в углу, издыхая. Сегест упорно говорит, не обращая внимания на шум.

Вару несколько раз приходится призывать к порядку, смутьянов преторианцы выводят из палатки.