Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)

– Вот как? Она должна была совершить нечто ужасное, чтобы так тебя разозлить.

– Не хочется говорить об этом…

Она кивнула, давая мне время подуться. Потом спросила:

– Во всяком случае, мальчика это не касается?

– Декарты. – Она застонала, а я хихикнул. – Сначала я отнесся к нему так же. Только он ничем не похож на своего тезку. – Тут я осекся, вспомнив его нательные письмена, решимость стать оружием Шахар и неуклонное преследование меня. – Тем не менее он Арамери, и полностью доверять ему я не могу.

– Я тоже Арамери.

– Тут не то. Я не о прирожденном. Тебя хоть не растили в этом гадюшнике.

– Вообще-то, в гадюшнике, только в другом.

Она пожала плечами, отчего мою голову слегка качнуло.

– Смертные, Сиэй, есть сумма многих слагаемых. Тут и то, какими сделал их случай, и то, какими они хотели бы быть. Если хочешь их ненавидеть, ненавидь не за первое, а за второе. Это хоть в какой-то мере зависит от их воли.

Я вздохнул. Конечно, она права. Именно об этом же я тысячелетиями спорил с родней, пока мы препирались, иногда не ограничиваясь лишь словами, имеют ли вообще смертные право существовать.

– Они такие дурни, Йейнэ, – прошептал я. – Они умудряются пустить по ветру всякий наш дар. Я…

Меня пробрала необъяснимая дрожь. В груди заболело, словно я собрался расплакаться. Но я был мужчиной, а мужчины не плачут. Теманские, по крайней мере, точно. Но еще я был богом, а боги плакали всякий раз, когда приходилось кстати. И я терзался, не в силах ни пролить слезы, ни сдержать их.

– Ты подарил Шахар свою любовь, – сказала Йейнэ, рассеянно гладя мне волосы, что вовсе не способствовало укреплению моего духа. – Она ее стоила?

Я вспомнил Шахар, юную и свирепую, и как она пинком спустила меня с лестницы за то, что я отважился предположить, будто она не в силах определить собственную судьбу. И позже, когда она занималась со мной любовью по приказу матери. Но какой алчной она выглядела, когда прижимала меня к земле и требовала от моего тела наслаждения! Так я не забывался ни с одной смертной за полные две тысячи лет…

И пока я предавался этим воспоминаниям, тугой узел гнева в моей душе начал мало-помалу ослабевать.

Негромко рассмеявшись, Йейнэ высвободилась из моих объятий и села. Я тоскливо наблюдал.

– Будь хорошим мальчиком и поспи. Нечего сидеть всю ночь, предаваясь размышлениям. Утро вечера мудренее! К тому же утро ожидается интересное, и мне не хотелось бы, чтобы ты что-либо пропустил.

Тут я нахмурился и приподнялся на локте. Она же провела пальцами по своим коротким кудрям, словно желая поправить их. Сто лет божественности, а сколько в ней еще осталось от смертной! Богине было достаточно лишь пожелать, и ее волосы улеглись бы в идеальную прическу. И она, видя мой взгляд, не позаботилась стереть с лица самодовольное выражение.

– Что-то ты затеваешь… – прищурился я.

– Еще как затеваю. Не благословишь? – Она поднялась и стояла подбоченясь, с хитрой улыбкой на лице. – Скажу пока только вот что: Ремат Арамери интересна не менее, чем ее дети!

– Ремат Арамери – сущее зло. Убил бы ее, если бы Шахар ее так не любила, – буркнул я.

Однако Йейнэ при этих словах подняла бровь, и я сморщился, сообразив, в чем признался – не только ей, но и себе. Ибо если уж я любил Шахар настолько, чтобы стерпеть существование ее жутковатой мамаши, значит эта любовь способна подвигнуть меня и на прощение.

– Глупенький, – вздохнула наконец Йейнэ. – Не ищешь ты у нас легких путей.

Я попытался обратить все в шутку, вот только улыбку едва удалось вымучить.

– А трудные пути обычно как-то забавней.

Она покачала головой:

– Ты чуть не умер сегодня.

– Да ладно, на самом деле ничего такого… – Она уставилась на меня особенным взглядом, и я съежился. – Ведь все кончилось хорошо.

– Вообще-то, нет. Или, точнее, не должно было. Однако божественная удача, похоже, все еще при тебе, несмотря на все случившиеся с тобой перемены. – Тут она перестала улыбаться. – Порядочной матери нужно не только позаботиться о безопасности ее детей. Она еще и хочет, чтобы они были счастливы, Сиэй.

– Э-э-э… – Я невольно слегка напрягся, не понимая, куда она клонит. Она была менее непредсказуема, чем Наха, но ее мысль двигалась по спирали, так что порой – а все мои мозги смертного, способные размышлять лишь линейно! – я не мог за ней уследить. И я сумел лишь сказать: – Так это же, наверное, хорошо.

Йейнэ кивнула. Ее лицо было неподвижно, но за этой маской угадывалось непостижимое коловращение мыслей. Потом она бросила на меня еще один Особенный Взгляд, и я непонимающе заморгал, потому что в нем горела ярость, подобной которой я целый век не видал.

– Я сделаю так, чтобы ты узнал счастье, Сиэй.

Мы

это сделаем.

И она говорила не о себе и Нахе. Я знал это столь же верно, как и то, что Троих следует писать с большой буквы. И, хотя Трое ни разу не объединялись со времен ее обожествления, она была одной их них. Частью величайшего Целого. А когда все Трое желали чего-то одного, каждый из них говорил голосом этого Целого.

Я склонил голову, благоговейно принимая оказанную мне честь. Однако потом нахмурился, сообразив, что она имела в виду.

– В смысле, прежде, чем я умру?

Йейнэ замотала головой. Она вновь была лишь собой. Потом наклонилась и положила руку мне на грудь. На краткий миг я ощутил тонкие вибрации ее тела. Притупленные чувства тотчас же меня подвели, но и за эту малость я был благодарен. У моей прекрасной Йейнэ не было сердца, но оно ей и не требовалось. Его в полной мере заменяло биение жизни и смерти целой вселенной.

– Мы все умираем, – тихо проговорила она. – Кто раньше, кто позже. Даже боги… – И прежде, чем эти слова вновь навеяли на меня только-только побежденную меланхолию, она вдруг подмигнула. – Однако то, что ты мой сын, должно все-таки давать тебе некоторые привилегии!

И она растворилась в воздухе, оставив после себя лишь иссякающее тепло от прикосновения ее пальцев к груди и обновленные, чистые тряпки гнезда. Улегшись, я с удовольствием обнаружил, что в гнезде остался и ее запах. Туман, приглушенные цвета, любовь матери. И – едва уловимым намеком – женская страсть.

Мне хватило. Той ночью я спал крепко и хорошо.

Правда, до этого я все-таки проявил непослушание и около часа провалялся без сна, гадая, что задумала Йейнэ. Я мысленно потирал руки и не мог удержаться. Все дети любят сюрпризы…

– Спасибо всем, что пришли, – сказала Ремат. Ее взгляд поочередно коснулся каждого из нас: меня, Шахар, Декарты – и, что странно, выделил среди придворных Гнева и Морад. Эти двое, преклонив колени, разместились позади Деки и Шахар, уступая передние места высокорожденным. Присутствовал и Рамина, он стоял за троном Ремат, по левую руку. Я подпирал стену неподалеку, сложив на груди руки, и изображал смертную скуку.