Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)

— Тогда…

Теперь в голосе слышалось замешательство.

И тут меня посетило прозрение. Так вот какова жизнь дневного, нелюбимого, ненавистного Нахадота. Днем его затаскивают в постель все кому не лень. А ночью — ночью он не спит. Он проваливается в забытье, подобное смерти. И оно не приносит отдохновения. И каждое утро он просыпается в ужасе, потому что не помнит, как получил рану. Или почему рядом с ним лежит мертвая женщина. И каждое утро он с мучительным отчаянием сознает — это навсегда. Это никогда не кончится.

— Тебе снятся сны? — спросила я.

— Что?

— Сны. Ночью, когда ты… внутри его. Тебе что-нибудь снится?

Нахадот некоторое время хмуро молчал, словно пытался разгадать, что за подвох таится в моем вопросе. Потом наконец ответил:

— Нет.

— Совсем ничего не снится?

— Иногда. Но это не сны. Это как… вспышка.

И он отвернулся и неопределенно поводил руками.

— Возможно, это воспоминания. Но я не знаю, откуда они взялись.

Я улыбнулась и вдруг поняла, что он не такое уж чудище. Он — как я. В нем две души. Точнее, две личности. В одном теле. Возможно, именно этим Энефадэ и вдохновлялись.

— Ты скверно выглядишь, — проговорила я. — Тебе бы поспать.

Он нахмурился:

— Нет. Мне достаточно ночного сна.

— Спи, — сказала я.

И он резко обвалился на бок. Выглядело смешно. Но мне не хотелось смеяться. Я подошла к кровати, подняла его ноги и уложила поудобнее. Встала на колени и сказала ему на ухо:

— Ты спишь и видишь приятные сны.

И его хмурое лицо вдруг разгладилось и смягчилось.

Очень довольная, я снова отошла к окну. Ждать, когда сядет солнце.

*

А почему я не помню, что случилось потом?

Ты вспоминаешь…

Нет, почему я сейчас этого не помню? Когда рассказываю — вспоминаю, но не раньше. А если молчу — на месте памяти пустота. Большая такая черная дыра.

Ты вспоминаешь.

*

Красный солнечный полукруг утонул за горизонтом, и комната содрогнулась — а вместе с ней вздрогнул весь дворец. Поскольку я оказалась в самом эпицентре, у меня даже зубы застучали. По комнате словно бы прокатилась полоса, расходясь круговой волной, и там, где она бежала, все темнело. Разлившаяся вокруг сила подняла торчком волосы у меня на шее, и тогда я проговорила:

— Добрый вечер, лорд Нахадот. Надеюсь, вы чувствуете себя лучше?

Ответом мне послужил тихий, прерывистый длинный выдох. Вечернее небо пронизывали солнечные лучи, в высоте переливались золотой, красный и фиолетовый. Нахадот еще не полностью пришел в себя.

Я повернулась. Он медленно садился. И по-прежнему выглядел как человек, обычный человек, но задвигались, как живые, волосы — хотя их и не шевелил ветер. И я стояла и смотрела, как пряди густеют, удлиняются, становятся темнее и завиваются в длинный плащ. Потрясающее зрелище, поражающее красотой. Он отвернулся от угасающего солнца и не видел меня до тех пор, пока я не встала прямо перед ним. И тогда он закрылся рукой, защищаясь от чего-то. Неужели от меня? Я улыбнулась этой мысли.

Рука дрожала. Я взяла ее в свою — кожа снова была прохладной и сухой. И смуглой. Я только что это заметила. Интересно, это из-за меня? А из-под ладони на меня смотрели глаза — на этот раз черные. Немигающие. И бессмысленные, как у животного.

Я погладила его по щеке и пожелала, чтобы к нему вернулся рассудок. Он сморгнул, легонько нахмурился и постепенно пришел в себя. Его ладонь перестала дрожать.

И когда я посчитала, что время настало, я отпустила его руку. Расстегнула блузку и спустила ее с плеч. Сбросила юбку и вместе с ней нижнее белье. И стала ждать — нагая, как жертва в день его праздника.

24

ЕСЛИ Я ПОПРОШУ

— И тогда… тогда…

Ты все помнишь.

Нет. Нет, я не помню.

Чего ты боишься?

Я не знаю.

Он причинил тебе боль?

Я не помню!

Нет, помнишь. Думай, дитя мое. Я сделала тебя сильной, ты должна вспомнить — звуки. Запахи. Эти воспоминания пробуждают чувства — какие?

Это… это похоже на лето.

Да. Влажное, душное. Летние ночи. Ты знала, что днем земля впитывает в себя все тепло, а ночью отдает его? И вся эта энергия плещется в воздухе и ждет, когда кто-то овладеет ею. Она оседает на коже влагой. Открой рот — и она свернется на языке.

Я помню. О боги, я все помню.

Конечно. Как же иначе.

*

Тени почернели и удлинились, Ночной хозяин поднялся на ноги. Он навис надо мной, и в первый раз я не сумела разглядеть его глаза в темноте.

— Почему? — спросил он.

— Ты так и не ответил на мой вопрос.

— Вопрос? Какой?

— Убьешь ли ты меня, если я тебя попрошу.

Не скрою — мне было страшно. Но все это — бешено колотящееся сердце, участившееся дыхание — только подстегивало эсуи. Удовольствие от опасности. Он вытянул руку, так медленно, что я испугалась — а вдруг сплю? — и провел кончиками пальцев от локтя к плечу. Одно прикосновение, всего лишь одно прикосновение — и страх переродился в нечто другое. О боги. И богиня.

В темноте сверкнули зубы, я вздрогнула от того, какие они белые, острые. О да, он опасен. Он опасен как никто…

— Да, — ответил он. — Если ты попросишь, я тебя убью.

— Вот так просто? Возьмешь и убьешь?

— Ты желаешь власти над своей смертью, поскольку не имеешь власти над своей жизнью. Я… понимаю тебя.

И он примолк, и это молчание хранило в себе столько невысказанного… И я подумала: а ведь, наверное, Ночной хозяин тоже когда-нибудь желал умереть — и не мог.

— Я не знала, что ты хочешь, чтобы я имела власть над своей смертью.

— Нет, маленькая пешка.

Я попыталась сосредоточиться на смысле его слов, но его рука продолжила медленное путешествие к моему плечу. Я… всего лишь человек.

— Это Итемпас навязывает свою волю другим. А я всегда предпочитал добровольные жертвы.

И он провел пальцем по ключице, и я едва не отшатнулась — внутри все таяло от удовольствия. Но я не двинулась с места, потому что видела его зубы. От хищника нельзя бежать. Он нагонит и растерзает.

— Я… Я знала, что ты согласишься.

Голос у меня дрожал. Язык — заплетался.

— Я не знаю почему, но я знала…

Что я знала? Что для тебя я более, чем пешка. Но нет, эти слова я выговорить не смогу.

— Я должен быть самим собой.

Он так это сказал, словно за этой банальной фразой стояло что-то безмерно важное.

— Здесь. Сейчас. Ты просишь меня об этом?

Я голодно облизнулась:

— Я прошу не смерти, а… тебя. Да. Я прошу тебя у тебя.

— Значит, ты просишь о смерти, — предупредил он.

И провел тыльной стороной ладони по моей груди.

Пальцы прихватили набухший, ждущий сосок, и я ахнула, не сдержавшись. В комнате стало совсем темно.

Но через желание настойчиво пробивалась мысль. Мысль, следуя которой я и затеяла все это безумное предприятие. Я ведь не самоубийца, не подумайте обо мне плохого. Я хотела жить — все оставшееся мне до срока время — и не желала сокращать его ни на мгновение. И так во всем: я ненавидела Арамери, но все же старалась понять их, я хотела предотвратить вторую Войну богов, но при этом освободить Энефадэ. Я многого, многого хотела, и мои желания противоречили друг другу, и исполнить их одновременно не получалось. Но я все равно хотела, чтобы мои мечты сбылись. Наверное, Сиэй заразил меня ребячеством.