Кристиан Данн - Силы Хаоса: Омнибус

— Мои объяснения займут какое-то время. Я могу вызвать челнок.

— Септим и Октавия в самом деле здесь? На этой планете?

— На объяснение этого тоже потребуется время.

— Мы во многом ограничены, брат: боеприпасы, надежда, воины. К этому списку можешь добавить еще и время. Где «Опаленный»?

— На зубчатой стене, к северу. Возможно в четырех минутах лету.

Талос перенастроил вокс на знакомый канал, не думая, что когда-либо придется им воспользоваться.

— Септим.

— Господин? Рад слышать ваш го…

— Поднимай корабль и лети над центральными руинами. Мы направляемся к ним. Не приземляйся, пока мы не выйдем на связь: слишком опасно для вас оставаться на земле дольше, чем нужно. Ты меня понял?

— Да, господин.

— И если тебе выпадет шанс поймать в прицел эльдарскую деву в броне из кости, я буду признателен, если ты расстреляешь её в кровавую пыль.

— Эээ… как скажете, господин.

Талос отключил вокс-канал и посмотрел на остальных.

— Рассейтесь в руинах, пока не прибудет челнок. Не дайте ей вас обнаружить. Вперед. Вариель, ты со мной. И начинай объяснять.

Сайрион бежал сквозь пелену дождя. Эта истертая временем секция крепостных стен была лишь семь метров в высоту, и он с легкостью с нее спрыгнул. Его подошвы захрустели по каменистой почве, и он снова перешел на бег.

Найти укрытие в руинах гигантской крепости едва ли было трудным делом: даже на поверхности воздействие атмосферных условий оставило на серых равнинах брошенный город щебня и покосившихся стен. Он бежал несколько минут и остановился, достигнув кучи камней, которая когда-то была стеной казарм.

Повелитель Ночи принялся взбираться на нее. Латные перчатки выбивали уступы и цеплялись за них там, где камень был слишком мягкий, чтобы держаться за него под дождем.

— Сайрион, — произнес голос. Не по воксу, а сквозь дождь. Он был где-то поблизости.

Сайрион оглянулся. Наверху широкой стены сгорбился Узас и смотрел на него сверху вниз. Кровавая пятерня на его шлеме была не тронута дождем.

— Брат, — ответил Сайрион. Повисла напряженная пауза. Сайрион взобрался на стену, и Узас выпрямился в полный рост и отступил. Цепной топор и гладий все еще были у него в руках.

— Нам надо поговорить, — произнес Узас. Буря усилилась, молнии расчертили небо над их головами.

— Талос сказал нам разделиться.

Узас не отводил от него своих красных оптических линз.

— Талос. Да, давай поговорим о Талосе, — его голос никогда прежде не звучал так ясно, как минимум на протяжении минувших со времен Великой Ереси веков. Сайрион не мог перестать удивляться тому, что сделало ранение в голову с его братом.

— И что Талос? — спросил он.

На мгновение Узас нажал на гашетку цепного топора. Капли дождя брызнули с вращающихся зубьев.

— Талос много раз терял терпение по отношению ко мне в течении десятилетий с тех пор как мы покинули Тсагуальсу. И до сих пор он относился ко мне должным образом. Всегда защищал меня. Всегда помнил, что я его брат, а он — мой.

Сайрион опустил руку на цепной меч в ножнах.

— Да. Было такое…

Узас наклонил голову.

— А вот ты — нет.

Сайрион выдавил смешок. Он прозвучал лицемерно, и был таким же.

— Сайрион, Сайрион, Сайрион. Я всегда думал, глядя на свои руки в красном. Я ношу красные руки грешника за мои многочисленные, многочисленные бесчинства, творимые на борту «Завета» среди смертных членов экипажа. Последним был отец Рожденной в Пустоте, не так ли? Тот бестолковый запуганный старик, который обливался потом, хныкал и сжимался в комок всякий раз, когда мы проходили мимо.

Узас шагнул навстречу к Сайриону.

— Каков был на вкус его страх, а, Сайрион? Каков был его вкус, когда ты убил его? Он все еще обжигал твой язык, когда ты стоял рядом с остальными и позволял обвинять меня?

Сайрион достал оба клинка, когда Узас подошел еще на шаг ближе.

— Люкориф тебе все рассказал, да?

— Ничего Люкориф мне не рассказывал. Я прокручивал прошлое в своем сознании последние несколько часов, и все оказалось весьма просто. Никто другой не счел бы старого дурака привлекательной целью. Никто другой не смог бы вкусить его трусость так, как мог ты. И любой бы просто сознался Талосу в содеянном. Но не ты, конечно нет. Только не распрекрасный Сайрион!

Сайрион бросил взгляд назад. Он был уже слишком близко к краю стены и к долгому падению вниз, которое ждало его, если он оступится.

— Узас…

— Я же был так близорук, разве нет? Отвечай мне, Сайрион! Сколько раз ты убивал, чтобы вкусить страха членов экипажа, и стоял рядом, когда обвиняли меня? Пробираясь через спутанные воспоминания, я припоминаю те разы, когда я охотился на самом деле, и те многочисленные случаи, когда я терял контроль над собой. Но их в разы меньше, чем все то, в чем меня обвиняют.

— Не пытайся обвинить меня в…

— ОТВЕЧАЙ! — Узас сорвал свой шлем и бросил его в сторону, чтобы взглянуть Сайриону в лицо. Его иссеченное шрамами, сшитое лицо разбитого ангела искажала ненависть. Одна сторона головы все еще была окрашена кровью, одна глазница была пустой. — За сколько твоих прегрешений прокляли меня?

Сайрион улыбнулся терявшему самообладание брату.

— За минувшие века? Десятки. Сотни. Выбор за тобой, безумец. Какое значение имеют еще несколько душ среди тех, что ты забрал сам?

— Это имеет значение, потому что я наказан за твои грехи! — с губ Узаса летели слюни, когда он кричал. — Все остальные презирают меня. Сколько из этих обвинений можно взвалить на твою голову?

— Все остальные мертвы, Узас, — голос Сайриона оставался спокойным и холодным. — Чему они верили, больше ничего не значит. Ты проклял себя в их глазах за вечные выкрики о твоем Кровавом Боге всякий раз, когда ты поднимал клинок в битве.

— Я. Никогда. Ничему. Не поклонялся, — Узас направил цепной топор на голову брата. — Ты никогда не понимал этого. Легион поднимает иконы Богов лишь тогда, когда нужно. Какова бы ни была цена, войны должны быть выиграны. И я не исключение! Не исключение!

— Как скажешь, Узас.

— Знаешь, сколько раз мои мысли прояснялись лишь для того, чтобы столкнуться с братом, взбешенным моим очередным убийством кого-то из ценных членов экипажа? — Узас сплюнул в сторону. Его лицо было еще более ужасающим теперь, когда дождь смыл кровь. С левой стороны головы кожа была содрана, там остался лишь череп. — Я убил десятки, а обвиняют меня в убийстве сотен!

Он поднял зажатое в кулаках оружие, демонстрируя красные перчатки.

— Эти знаки позора — твои, Сайрион! Я ношу их потому, что у тебя кишка тонка носить их самому!

Ярость схлынула так же внезапно, как и возникла.

— Я… я скажу Талосу. И ты сознаешься в том, что сделал. Он должен знать глубину твоих…аппетитов. И о том, что он заставил тебя натворить.