Джонатан Грин - Империум человечества: Омнибус

Губернатор от страха начал терять над собой контроль. Ассасин чувствовал, как начинает выступать пот на побледневшем лбу человека. Он знал, что губернатор уже мертвец. Но раскаяние может, по крайней мере, принести чистую смерть. Искупление будет скорым. Ассасин вдавил пальцы в виски губернатора и сосредоточился.

— Вы думали вдохновить этих повстанцев, позволить им уничтожить силы Императора, размещенные на вашем мирке, — Аверий с трудом скрывал презрение в голосе. — Затем, после их победы, вы думали, что сможете возглавить их. Вашим желанием было повести армию на завоевание галактики, чтобы основать свою собственную империю.

Губернатор уставился в глаза ассасина, и он мог видеть пламя своего предательства. Его воображение унеслось в далекие пространства космоса. Сознание Торлина заполнило непоколебимое видение: его Император и бывший повелитель восседал на Вечном Троне Терры. Его сердце терзала боль, когда ассасин вынудил губернатора признать предательство.

— Но почему вас не уничтожили сразу и вместе с повстанцами? — продолжал Аверий. — Смерть — это легкая участь. Любой может умереть — и неисчислимые тысячи умирают каждый день на множестве тысяч миров. Как человеческое существо, вы ничто. Мы могли обрушить на вас удар из космоса, стереть с лица земли ваш дворец, уничтожить вас в одно мгновение. Вы бы даже не узнали, отчего умерли. Но как еретик вы никогда не ускользнете от нашего внимания, а любой еретик умерший нераскаявшимся есть неудача истинной веры. Я здесь чтобы выслушать ваше раскаяние.

В глазах ассасина Торлин видел, как Император простирает к нему свою руку, видел, как рука становится все больше и больше, угрожает поглотить его. Потом она начинает усыхать и превращается в коготь, коготь ворона, а потом рассыпается прахом.

— Вы совершили самый тяжкий грех против Импертора, и я послан им как судия и палач. Вы умрете, но перед смертью вы должны покаяться в ваших преступлениях.

Губернатор заплакал, хлынули крупные слезы.

— Я раскаиваюсь! Я раскаиваюсь! — рыдал он.

Потом его голос превратился в шепот:

— Прости меня.

Ассасин размял пальцы, ощущая, как острые иглы наполняются ядами из помпы, вживленной в плоть его руки. Он повернулся к малодушному губернатору.

— Торлин, Имперский Губернатор Мира Тадемы, вы совершили грех против Императора. Я принимаю ваше раскаяние и дарую вам милосердие Императора.

Аверий удерживал голову губернатора одной рукой, баюкая ее словно ребенка, а пальцы второй руки он возложил на лицо Торлина. Иглы пронзили мягкую плоть глаз, прокалывая нервы и ткани, выплеснули смертельный яд в мозг человека. Спустя какое-то время, рука, удерживающая человека, раскрылась, и Губернатор Торлин безжизненно рухнул на пол.

Прощен.

Ассасин погладил татуировку штрафника на своем предплечье. Буквы превратились в таинственные руны. Он знал, что эти руны отправят сигнал через Варп в храм Каллидус. Имперские подкрепления, которые стояли в резерве глубоко в космосе, ожидая завершения его важной миссии, будут посланы в бой. Космические Десантники Белых Шрамов начнут высадку на планету. Его задание окончено, и он может вернуться с отчетом.

Надавив большим пальцем на лоб губернатора, он активировал био-имплантат, вживленный в руку. Аверий ощутил короткую вспышку жара, словно провел рукой сквозь огонь свечи. Когда ассасин убрал палец, на холодной коже человека стилизованной птицей чернела выжженная метка.

Ворон.

Члены культа Машины из Адептус Механикус не подвержены сильным эмоциям — даже те ордены Механикус, которые не заинтересованы напрямую в физической механике и постепенном преображении собственных тел в кибернетические конструкции, считают идеальную холодность Машины образцом для почитания и подражания. Генетор-магос Кайнез Санджа принадлежал к ордену Биологис и обладал большим пониманием плотских эмоций, чем иные, но в этот вечер его слабо утешала способность точно каталогизировать вспышки мозговых нейротрансмиттеров, их реакции и взаимодействие мыслей и стимулов, не говоря уже о писаниях и псалмах культа Машины, восхваляющих чистый интеллект. Здесь, в своих собственных владениях, в самом святилище Адептус Механикус в округе Адептус, в том, что предположительно являлось наибезопаснейшим анклавом в столичном улье мира-крепости Гидрафур, Кайнез Санджа оказался под осадой. Он чувствовал неудовольствие, он был раздражен и — к собственному смятению — зол.

Сквозь стены проникал шум от беспорядков, творящихся снаружи. Санджа стоял в тамбуре за огромными адамантитовыми вратами святилища и прислушивался, наклонив голову и закрыв глаза. Получасом ранее он прервал связь с внешними оптиконами, не желая более взирать на то, что там происходило, но сейчас из вокодера, встроенного в горло его ассистента, брата-кандидата Хаима, раздалась четырехсекундная очередь ультразвукового машинного кода. Санджа неохотно распаковал и просканировал ее, и в мозгу аккуратно развернулись доклады и расшифровки сообщений.

И были они неприятны. Улицы, ведущие к башням Администратума, были перекрыты, дом учета и общежитие ординатов окружены. Мост над плавучими садами, что вел к Скрипториям, оказался отрезан, об отважной группе адептов из башни генерала-прокуратора, которая пыталась прорваться по безнадежно утраченной улице Перьев, никто ничего не слышал. Похоже, что Квартал Адептус более не принадлежал Адептус.

Словно для того, чтобы подчеркнуть все это, раздался громкий глухой стук, который как будто доносился и из-за стен, и из-под пола одновременно. Санджа нахмурился и прогнал через встроенные в череп тончайшие слои аугметики ряд точных изменений настроек, но стены все равно приглушали звуки настолько, что нельзя было разобрать ничего, кроме ритмичных, сотрясающих здание ударов и очень слабых отзвуков грубых криков. Он снова задумался, почему же никто не счел необходимым поднять пустотные щиты.

Жрец открыл глаза и посмотрел вокруг, чтобы найти покой — насколько это было возможно — в том, что его окружало. Тамбур представлял собой укороченный четырехугольник, чьи измерения были высчитаны с точностью до миллионной доли миллиметра, чтобы воспроизводить пропорции, если не сам размер, тамбура в святилище высшего генетора на Марсе — в мире-средоточии Механикус. Пол из черной стали был инкрустирован золотом и рубинами, что образовывали залитые светом узоры электрических цепей и алхимические фигуры. Бордюры на стенах состояли из рядов поршней и клапанов из полированной латуни, чье постоянное беззвучное гидравлическое движение переносило туда и обратно записанные двоичным языком катехизисы, восхваляющие Бога-Машину. Откинув глухой капюшон на плечи и запрокинув голову, генетор-магос созерцал механизмы над собой: множество слоев сцепленных друг с другом шестеренок, простейших, но при том наиболее святых символов жречества Механикус, которые невесомо парили и медленно вращались в воздухе, скрывая собой потолок.