Джонатан Грин - Империум человечества: Омнибус

Та, что грубо стиснула ее, как в тисках, тоже была женщиной. Под форменной банданой и очками для защиты от пепла ее лицо выглядело мрачным. Конкубина что-то тихо и отчаянно ей говорила. Наконец, когда они оказались одни в свободном кругу среди грязи, а женщина из стражи по-прежнему не отвечала, пленница смачно плюнула ей в лицо.

— Посмотри на меня, — сказал Петрона, подойдя к ним. Ни одна из них не пошевелилась. — Посмотри на меня, Аралье.

Она не подняла взгляд, даже когда он повторил, и тогда Петрона обошел ее сзади, приставил хеллпистолет к ее голове и нажал на спуск. Потом он шагнул в сторону, повернулся лицом к стене переулка и стоял так секунду, так сильно дрожа, что дуло пистолета лязгало об отделанный драгоценными камнями край кобуры, пока он пытался вернуть его на место. Он вытащил из сумки на бедре два тяжелых пластиковых свертка, мгновение повозился с ними, пытаясь открыть трясущимися руками, а потом уронил их и сделал бойцам короткий жест, чтобы они сами их подняли и развернули.

— Трупные мешки, — сказал он Митрани. — Обычай флотилии гласит, что их нужно сжечь на борту корабля, поэтому так их легче будет донести. За дело, вам дали приказ!

Последнюю фразу он рявкнул бойцам, которые стояли и смотрели на него. Через миг двое из них достали зазубренные боевые ножи и опустились на колени возле первого трупа.

— Одна из них знала тебя, — прошептал Митрани. — Я понял по ее голосу, ошибиться невозможно.

— Мы знали… друг друга. Она была подругой… моей матери, — голос Петроны был сухим. Ему пришлось сглотнуть и облизать губы, прежде чем закончить фразу.

— Тогда почему? — почти заорал Митрани, позабыв все мысли о сервисе и дипломатии. Он никогда, никогда не видел ничего подобного. — Почему ты их убил? Почему их надо резать на куски? Никто бы не узнал! Почему ты им не помог?

Внезапно Митрани оказался в положении полулежа на теплой смеси золы и шлаков и удивленно заморгал, чувствуя, что рот вдруг стал мокрым и болел. Его никогда раньше не били кулаком в лицо. Петрона мгновение постоял над ним, потом присел на корточки, чтобы пристально взглянуть в глаза дрожащему клерку.

— Потому что третьей из женщин, которые вошли в ту камеру на «Бассаане», была моя мать. Ты понимаешь? Моя мать. Она вошла туда с высоко поднятой головой. И я ничего не мог поделать, чтобы помочь ей. И если мне пришлось потерять собственную мать, потому что старый ублюдок наконец счел нужным сдохнуть, значит, никто, никто больше не попытается сбежать от своего долга. Понимаешь?

Он встал, отвернулся и снова закричал на бойцов, а Митрани перекатился на бок, кое-как поднялся на четвереньки, и его стало рвать. Сзади до него доносился звук ножей, распиливающих плоть.

— Думаешь, он справится? — спросил Гайт Д'Лесте, когда они покидали комнату, где прошла встреча.

Оба понимали, что это за вопрос. Гайт спрашивал, справится ли субъект с обманом. Вопрос, согласен ли он с ними сотрудничать, удивил бы обоих. Что думал субъект и что он мог решать, к делу не относилось. Но Д'Лесте не собирался гадать.

— Попытаться стоит, — сказал он, как говорил всегда, когда не был уверен, закончится ли попытка успехом. Взгляды, которыми они обменялись, выразили все, что требовалось: избранный круг прагматичных людей оценил свое положение и выбрал, как им представилось, единственный возможный вариант. Что тут еще было говорить?

Когда корабли начали вибрировать от энергии плазменных катушек, и между ними и доками прошла перекличка по воксу, они разошлись по своим постам. Халпандер встал на платиновый пьедестал, окруженный голоэкраном из зеленого хрусталя, на котором с быстротой бабочек порхали и вспыхивали фискальные и логистические алгоритмы. По традиции распорядитель логистики начинал каждое путешествие в окружении символов своего положения. Занти опустила свое тощее тело в глубокую, мягкую изнутри нишу связи, и порты на ее черепе заговорили с логистерами корабля и начали рассылать передачи, мелькающие в ее голове, как холодные белые молнии. Д'Лесте, у которого не осталось дел на жилых палубах «Обещания Каллиака», вернулся в свою каюту и начал планировать письмо магосу Диобанну. Он знал, что клика Механикус встанет на сторону флотилии, но магос был бы оскорблен, если бы все просто приняли это как должное. Нужно было следовать определенным формальностям.

Гайт остался на «Обещании» — единственный из заговорщиков, у которого не было своего места, закрепленного традицией или должностью. Однако была одна вещь, которую, по его мнению, подобало сейчас сделать. И тогда он спустился из комнаты переговоров по рампе, время от времени слегка отклоняясь от прямой или бессознательно меняя походку, так как гравитация корабля не до конца компенсировала его маневры. В то время как флотилия удалялась от Шексии к тому месту, где они должны были войти в варп, Гайт шел по длинному променаду, который шел вдоль хребта корабля, соединяя основания всех его шпилей туннелем из прозрачного, как хрусталь, бронестекла, укрепленного рядами резных рокритовых арок, подобных ребрам.

В средоточии высочайшего шпиля он сел на табурет из серо-розового мрамора, и гудящие аугметические дроны проанализировали его запах, генетический отпечаток, походку, ритм дыхания, волны, излучаемые мозгом. Удовлетворившись, они полетели перед ним по залу из холодной, ничем не украшенной стали, и выплюнули взятые ими образцы крови и дыхания в глаза и рот причудливой горгульи, встроенной в дальнюю стену зала. Испытание было пройдено, ужасные устройства в стенах не стали лишать Гайта жизни. Раздалось шипение — детали, доведенные до невообразимо малых погрешностей, скользнули друг поверх друга, и одна из стальных стен исчезла.

Гайт прошел вперед и встал на маленький квадрат черной стали, вделанный в пол, отполированный до зеркальной гладкости. Уверенным голосом он начал цитировать все клятвы верности, которые он принес роду Фракс, начавшиеся с десятого дня рождения и добавлявшиеся каждое десятилетие из той дюжины, что уже миновала с тех пор. Проговаривая ритуальные строки, он задавал себе вопрос, не слышны ли в его голосе сомнения, способны ли слушающие его машины понять, что планы заговорщиков растопчут все эти клятвы. Но если в его голосе что-то и слышалось, то машины либо не уловили это, либо не поняли. Автоматы в дальнем конце комнаты, созданные по образу великих личностей Первого крестового похода, чьи имена теперь никто не помнил, одновременно поклонились и произнесли его имя безжизненными голосами. Раздался треск энергии, пустотный щит опустился, и последняя стена разошлась в стороны, словно занавесь. После столь многочисленных испытаний и преград открывшееся пространство выглядело до смешного простым: маленький металлический уголок со столиком, накрытым слоем отполированного стекла.