Джонатан Грин - Империум человечества: Омнибус

— Нравиться это или нет, но мне надо выпить, — пробормотал он.

Первый глоток ликера вернулся так же быстро, как он его проглотил. Желудок сжимало и крутило, но Крави был упорен. Второй глоток прожег себе путь сквозь помятое горло, но не вернулся. После пятого и шестого глотка из бутылки по телу растеклось приятное онемение, и он почувствовал, что готов встретить новый день. Он принял душ, оделся и вызвал Грегора. Когда тот приехал за ним, Крави взял с собой полупустую бутылку.

— Прости, Михаил, но старик не отвечает на вызовы, — донесся из трубки вокс-устройства голос Гриши Волка. — Он даже отменил все встречи. Не сказал почему. Он выглядит не слишком хорошо, знаешь ли.

Сидя на заднем сиденье бронированного лимузина, который он «унаследовал» от графа Райзигера, Крави знал, что Волк, заменивший его на должности лейтенанта у Груменна, невозмутимый и верный солдат, говорит правду. Он вспомнил удивленный взгляд Грегора, когда открыл ему дверь своей квартиры.

— Он конкретно нажрался прошлой ночью — мы все нажрались, — ответил Крави — так же он ответил и на немой вопрос Грегора.

— Да я уж понял, — сказал Волк со смехом.

— Скажи ему, что я появлюсь завтра, — сказал Крави, затем оборвал связь и сидел в тишине, наблюдая, как городские улицы — его улицы — проплывают мимо тонированных стекол. Что-то ворочалось в памяти: слова графа, произнесенные прошлым вечером, о том, что блестящее оружие ксеносов лишь начало, и что он хочет показать собравшимся Покровителям средства, которые позволят Дому Годи захватить власть над городом на долгие годы.

Что было потом? Потом было пение — сначала на высоком готике, потом на языке, слов которого Крави совершенно не помнил. Он больше походил на шум, чем на слова: щелчки и визги…

При воспоминании о визге внутри головы вновь появилось давление. Дрожащими руками он откупорил бутылку и поднес к губам.

— Куда, Михаил? — раздался по вокс-связи с кабиной, отделенной от пассажира темным стеклом, голос Грегора. Крави в два глотка осушил бутылку прежде, чем ответить:

— Домой.

Груменн не отвечал на звонки еще два дня. То же самое было и с другими Покровителями. Некоторые даже еще не выходили из своих домов после того вечера в особняке. Для тех, чьи территории были под властью Годи уже много поколений, это не было проблемой. Для Крави же было жизненно необходимо показать себя тем торговцам и владельцам магазинов и ресторанов, которые еще недавно платили дань Дому Райзигер.

Алкоголь помогает. Руки перестают трястись и проходят будящие его ежеутренние судороги. Однако и сон безмятежным не назовешь. Воспоминания об омерзительных и зловещих снах витают над ним после пробуждения, слишком нечеткие, чтобы ясно их помнить, хотя их фрагменты внезапно всплывают в памяти в течении всего дня: святилище Годи, лица собравшихся там Покровителей, изящно и чудовищно изменяющиеся, поющие вдалеке голоса, неизмеримо древние голоса, предлагающие силу в обмен на повиновение. В такие моменты Крави всегда тянулся к бутылке.

У выпивки было еще одна польза: она затуманивала разум, позволяя ему не обращать внимания на вопросы, которые грызли его по трезвости. Как оружие ксеносов попало на Эквус III? Как тут очутился этот черный каменный многогранник и что означают символы на его поверхности? Этих вопросов и боялся Крави, потому что уже знал на них ответы.

Оружие это одно. А вот Темные Боги совсем уже другое.

На следующий день он получил повестку и, дождавшись темноты, направился во Дворец Экклезиархии.

Стоя у подножия широкой мраморной лестницы и глядя на огромные двойные двери, украшенные сложным барельефом, изображающим победу Императора над еретиком Хорусом, он поймал себя на мысли, что думает о своем отце. Войцек Крави был набожным человеком, воспитавшим своих сыновей в вере в бесконечную мудрость Императора и никогда не скрывающим своё отвращение к людям, которые приходили собирать дань для Дома Годи.

Но когда они приходили, он был с ними неизменно вежливым и учтивым, и это для Михаила, его старшего сына, было доказательством того, что и они и люди, на которых они работают, имеют власть над его отцом.

Эта власть манила его, перерастая в желание стать одним из них. Поначалу он держал в тайне от отца своё участие в мелких преступлениях, но, когда Груменн принял его в свою команду, Михаил уже не мог уклонится от посещения офиса своего отца. Одетый в новый дорогой костюм и с приобретенным высокомерием человека из Дома Годи.

Он ждал отцовского гнева, но все, что увидел в его глазах — это разочарование. И всякий раз за все эти годы, когда им приходилось встречаться по делам Дома Годи, ни отец, ни сын не признавали своего родства. Лишь один раз Михаил спросил о Эмиле, своем младшем брате, который мечтал вступить в ряды Экклезиархии. Войцек Крави посмотрел на своего сына твердым взглядом и сообщил, что Эмиль принят студентом в Семинариум при Дворце.

Две латунные кадильницы, каждая высотой в два человеческих роста, стояли за главными воротами. Когда Крави проходил мимо них, сильный запах ладана окутал его. Он вступил в длинный проход нефа, и ряды скамеек поплыли мимо него. Люди молились, сидя на них или стоя на коленях, как и многие сотни тысяч подобных им во всех часовнях города. Низкий, еле слышный гул наполнил воздух. Он исходил из хоров в дальнем конце прохода, располагающихся перед высоким алтарем: мольбы о доброте и могуществе Императора бесконечно исполнялись и повторялись меняющимися священниками и послушниками. Хвалебные гимны не прекращались ни днем, ни ночью.

Крави огладывал всё это, пока не заметил того, кого искал: священника, перешагивающего порог железных врат, вделанных в решетку, отделяющую помещение для частных богослужений от остальной части здания. Священник запер врата, нарисовал ритуальный символ защиты в воздухе перед ними и двинулся вдоль бокового прохода. Ускорив шаг, Крави поспешил за ним.

— Отец, — голос Крави был чуть громче шепота. Священник развернулся. Михаил почти ожидал увидеть лицо брата под капюшоном рясы. К счастью, перед ним незнакомый человек.

— Меня зовут Михаил Крави, — сказал он священнику и замолчал. На территории, контролируемой Груменном, а теперь и им, упоминание его имени всегда производило какую-нибудь реакцию. Но не в этот раз. Священник лишь молча смотрел на него.

— Я… я предприниматель и верный последователь Императора, да святится имя Его, — продолжил Крави, уже сомневаясь в правильности своего решения придти сюда. Сюда привел его страх, страх того, что может поджидать его в особняке Годи, в котором он был три дня назад. Этот страх сменился ледяным, ужасным чувством того, что он собирается сделать: нарушить первое правило, с которого начинается обучение пехотинцев Домов, правило, которое он должен соблюдать до самой смерти. Никогда не разговаривать о делах Дома с посторонними.