Грэм Макнилл - Адептус Механикус: Омнибус

— Хвала Императору, — сказала Кассия, не отрываясь от книги. — Почти невозможно писать, когда он все время кричит.

— Иногда он довольно музыкален, — усмехнулась Эйлина. — Я могла бы использовать его голос для крещендо.

— Не понимаю, почему ты так возишься с этими дневниками, — сказала Эйлина. — Вряд ли ты дашь их кому-нибудь прочесть.

— Они не были бы личными дневниками, если бы кто-то еще их читал.

— Какой тогда от них толк, если никто, кроме тебя не может их прочесть?

Кассия пожала плечами: — Это помогает, — сказала она наконец.

— Помогает в чем? — спросила Эйлина.

Сперва она подумала, что Кассия не собирается отвечать, но молодая девушка захлопнула книгу и закрыла ее на защелку.

Затем она взглянула Эйлине в глаза и сказала: — Я пишу их, потому что, когда Малкольм погибнет в сражении, я хочу иметь возможность вспомнить каждый момент, проведенный с ним.

Корделии было печально слышать "когда" вместо "если", это означало что все женщины испытывали страх, отправляя мужей или сыновей на войну в эти темные времена.

— Ты изучаешь карты и планы миссий рыцарей, чтобы знать на что идет Родерик, это твой способ справляться с переживаниями, — сказала Кассия. — А этот, мой.

— Тогда продолжай, и сохрани каждый момент на ее страницах, — сказала Корделия. — И не позволяй переубедить себя.

Она заметила, как взгляд Кассии скользнул через ее плечо, и, повернувшись, увидела шагающего к ним Малкольма, на лице которого угадывалось разочарование

Кассия поднялась, как только сир Малкольм подошел и уважительно поклонился остальным женщинам.

— Малкольм? — вымолвила Кассия. — Что-то не так?

— Мы уходим, — ответил Малкольм.

— Так скоро? — сказала Корделия. — Пир едва начался.

— Сейчас же, — рявкнул Малкольм.

Корделия встала со скамейки и посмотрела Малкольму в лицо: — Что бы не расстроило вас, сир Малкольм, это не оправдание вашего тона.

Корделия видела, как природная грубость борется с уважением к супруге его лорда. Он был привлекательным мужчиной, в свойственной ему угловатой звериной манере. Он обладал жесткими, как осколки кремния глазами, и коротко подстриженными черными с проседью волосами.

— Конечно, — сказал он. — Простите меня леди Корделия, ваш муж только что мне сообщил, что я не иду с остальными завтра. Вместо этого, я остаюсь в Вондрак прайм, с сиром Гарратом и еще несколькими рыцарями.

— Но почему?

— Барон Роланд посчитал, что с участием рыцарей Хоукшрауд, необязательно выходить полным отрядом воинов. Он подумал, что благоразумнее всего, будет отрядить некоторых из наших рыцарей, для выполнения боевого приказа полковника Руканаа: "защита города и тех, кто особенно дорог нам".

Корделия слышала горечь в голосе Малкольма, сожалея, что Роланд не обсудил с ней это решение прежде, чем отвесить Малкольму пощечину.

— Мой муж оказал вам великую честь, сир Малкольм, — сказала она, найдя способ обернуть ошибку Роланда во благо. — Он доверил вам сберечь наши мечты.

— О чем вы говорите?

Корделия взглянула на женщин. Задержавшись на ребенке Айкатерины, мемуарах Кассии и свежем музыкальном произведении Эйлины.

— Я знаю насколько опасна эта миссия, — сказала Корделия. — Я знаю, что некоторые из рыцарей могут не вернуться обратно. Возможно ни один из них не вернется. Возможно я стану вдовой. Или может сын Айкатерины будет взрослеть без наставлений отца. Мой муж понимает, что может не вернуться, и единственный способ как он может облегчить эту ношу, это оставить своего самого лучшего рыцаря, присмотреть за нами.

— Вондрак прайм хорошо защищен, — сказал Малкольм, но Корделия увидела неуверенность в его взгляде. — Здесь тысячи солдат, кто…

— Вы предпочли бы доверить нашу защиту им чем одному из своих? Защиту Кассии? — перебила его Корделия. — Это женщины делают Кадмус сильным, это они дают жизнь и взращивают наследников, они соединяют благородные семьи вместе. В то время как мужчины семьи уходят на войну, только нашими усилиями существует этот дом. Когда вы возвращаетесь к нам сломанные от долгой связи с броней, кто, по-вашему, помогает вам восстановиться?

Сир Малкольм понял, что побежден, и принял поражение с честью, чего он никогда не делал на поле битвы.

— Вы безусловно правы, моя леди, — сказал он, его обычное суровое лицо расколола улыбка. — Вы бы стали достойным рыцарем, родись вы мужчиной, — сказал он, прежде чем развернуться и возвратиться к своим братьям.

— Он сказал это как комплимент, — сказала Эйлина, как только Малкольм отошел достаточно далеко. — Слышал ли он хоть что-нибудь из того что вы сказали?

— Он мужчина из дома Кадмус, — сказала Корделия, садясь обратно. — Когда они прислушивались к словам женщин, мудрее их самих?

Женщины улыбнулись заученной мантре. Ребенок на плече Айкатерины зашевелился и начал кричать, громко и пронзительно, как охотничьи горны рыцарей. Айкатерина открыла верх своего платья и попробовала покормить сына, но он отказался принимать материнскую грудь.

— Маленький принц все еще боится соска? — сказала Корделия.

— Майя Агнодис из сестринской общины выругала меня, и сказала, что я плохая мать, — ответила Айкатерина, едва не плача. — Она дала мне тексты, в них сказано, что он должен больше есть и дольше спать.

— Это сказано женщиной, у которой нет детей, — сказала Корделия, качая головой и присаживаясь рядом с Айкатериной. — Я думаю она забыла, что дети не читают ее текстов. Позволь мне подержать его.

Айкатерина бережно передала Корделии своего сына, и та мягко позвала его. Она поняла, что было не так, как только взглянула в его глаза.

— У него легкое расстройство от перемещений, — сказала она. — Через день или два это пройдет.

— Вы уверены?

Корделия кивнула, и поводила пальцем перед мальчиком, от лба к носу. Его глаза следовали за пальцем, моргая с некоторой задержкой.

— Путешествие через имматериум непросто даже для нас, какого тогда это должно быть для ребенка? Брекстон ужасно страдал от этого.

Ребенок начал успокаиваться, и Айкатерина благодарно улыбнулась ей.

— Звучит обнадеживающе, останьтесь с нами, — сказала Айкатерина. — Он не перестанет кричать что бы я не сделала.

— Он мужчина из Кадмус, — повторила Корделия. — Когда они прислушивались к словам женщин, мудрее их самих?

Они засмеялись, но все видели долю правды в шутке.

Их мужья были великими людьми, воинами чести, храбрости и благородства, но они оставались незавершенными. Они обманывали себя, считая, что лишь их доспехи делают их полноценными, но это ложь. От многократных повторений, ложь приобрела форму правды.

Необходимая, но все ложь.

Роланд был пьян. Не настолько чтобы не понимать слов Корделии, но достаточно, чтобы заставить потрудиться удержать его внимание на важном разговоре. Торжество подошло к концу, когда из-за пределов дворца, раздалось эхо ноктюрна молельных колоколов Мубаризанских бараков.