Стив Лайонс - Имперская гвардия: Омнибус

Огнемет. Это объясняло то, что делал здесь вагон, подумал Лоренцо, почему орки собрали его среди джунглей, которые бы лишь мешали ему — они использовали его для расчистки местности. В Малдуина полетела струя обжигающего пламени, но, судя по всему, он избежал большей части удара. И хотя Лоренцо мало что видел из-за дыма и света прожектора боевого вагона, он был уверен, что Малдуина все-таки задело, тот был обожжен, но, подобно выносливым оркам, продолжал бежать.

Он вскарабкался на передние орудия, разметав по пути их стрелков. Орки, стоявшие позади, заметили угрозу и с рычанием схватились за оружие. Один из них прыгнул на Малдуина, но катачанец обратил скорость и вес существа против него самого, перебросив через плечо прямиком за борт движущейся машины. Остальные орки принялись решетить Акульего Укуса пулями. Лоренцо испугался, то он свалится и погибнет в луже грязи и собственной крови, и все же он продолжал лезть на крышу вагона, словно жизнь в нем теплилась лишь благодаря силе воли. Он свалился в толпу орков, которые тут же принялись рубить его тело, но к этому времени катачанец достиг своей цели.

Акулий Укус взорвал боевой вагон изнутри, и восемь орков с криком погибли среди взметнувшегося пламени.

К этому времени Лоренцо успел перезарядить отданный товарищем лазган и теперь стрелял по силуэтам, которые вырисовывались перед ним, стараясь постоянно перемещаться, чтобы не стать легкой мишенью посреди царившего хаоса. С мрачным ликованием он отнял этой ночью десятую жизнь, и ему подумалось, что Малдуин Акулий Укус мог бы им гордиться.

Но знал он и то, что окружен и что с каждой минутой орки подбирались к нему все ближе. Они шли на Лоренцо со всех сторон, как обычно стараясь вступить в ближний бой, чтобы противопоставить свое численное превосходство и силу его изворотливости и неуловимости. Но на этот раз ему не стоит ждать избавления, никакой Мэрбо больше не спасет его. Он израсходовал весь свой запас удачи. И поэтому он бросил лазган, метнул последние гранаты и подумал о том, как героически погиб Малдуин (и Доновиц, в чем он не сомневался), после чего достал катачанский клык.

И так, с клинком в руке и яростным ревом на устах, Лоренцо ринулся на своих врагов.

Казалось, сражение длилось целую вечность.

Лоренцо помнил, как коснулся неба первый луч света, помнил, как удивился тому, что прошла всего одна ночь, ибо уже и не мог припомнить, когда думал о чем-то другом, кроме дыма, огня и крови. И даже вспоминая то время, он помнил лишь размытое пятно из осклабившихся орочьих морд, ударов ножом и смертей. Множество смертей. Лоренцо помнил, как какое-то время стоял спиной к спине с сержантом Грейссом. Когда они ввязались в ближний бой, ему ничего не оставалось, кроме как отдаться на волю инстинктов. Если бы он тогда вспомнил об усталости, боли от ссадин и все еще превосходящих их по численности силах врага, то просто упал бы на землю и умер. Или, что еще хуже, думал бы о том, как погибнуть.

Он мог умереть и, вполне возможно, даже не заметил бы этого. Всего один удар, рана, которую он бы даже не почувствовал — не худший вариант.

Лоренцо сражался, словно во сне, мышечная память сама поднимала его руки в ответ на воображаемую череду сошедших от крови с ума врагов. Краем сознания он задумывался, сумеет ли проснуться когда-нибудь, или же ему судилось вечно пребывать в этом ужасающем кошмаре.

И все же это была великая битва.

И еще более великой она стала после того, как Лоренцо почувствовал на своем лице солнечный свет и, открыв глаза, понял, что остался в живых.

Спустя мгновение он понял, где находится. Свет был ярким, хотя окружающие его предметы словно плыли в тумане. Лоренцо заметил, что лучи пробивались сквозь окошко, но тонули в пыли и грязи внутри.

Орочья хижина. Лоренцо лежал на койке (всего лишь груда хлама, покрытая рваным тряпьем) под вонючими мехами. У него был жар, он буквально горел. На краткий миг он подумал, что орки, должно быть, принесли его сюда в качестве пленника. Но это было не в их духе. То, что он лежал здесь, могло означать лишь одно — его отделение совершило невозможное. Они победили. Но какой ценой?

Бок Лоренцо был словно оцепеневшим, и он засунул руку под толстое одеяло, чтобы ощупать его. На правых ребрах он нащупал крепкий узел из синтекожи и содрогнулся от внезапного яркого воспоминания об орочьем топоре, который впивается ему в плоть. Его и без того смутные воспоминания путались, но эту рану ему наверняка нанесли одной из последних. Лоренцо печально вздохнул. Лучше было бы, если под конец он остался стоять на ногах.

— Эй, Лоренцо? Ты можешь шевелиться под этим тряпьем?

Лоренцо при звуках знакомого голоса покосился влево, где на соседней койке лежал Вудс. Наверное, его также ранили, но из-за насмешливой ухмылки Лоренцо не мог сказать это с полной уверенностью.

— И как раз вовремя, — продолжил Вудс. — Я уже пару часов как не сплю, а ты тут до сих пор храпишь. Какой смысл победы в самой крутой заварушке из всех, в которых сражалось наше отделение, если после этого не можешь потрещать о ней со своими корешами, а?

— Мы… значит, мы победили?

Вудс удивленно поднял бровь.

— Я спишу это на то, что ты просто обалдел от счастья. Конечно, победили, Лоренцо!

— Я… я слышал насчет Башки.

Вудс надулся.

— Ага. Мы потеряли Башку. И, судя по всему, Акульего Укуса тоже. Они ищут его уже все утро.

В памяти Лоренцо вспыхнуло воспоминание о том, как Малдуин бежит на свет прожектора орочьего боевого вагона, и он почувствовал резкую боль в животе.

— Они не найдут его, — тихо сказал катачанец. Вудс одарил его удивленным, почти молящим взглядом, и Лоренцо понял, что должен поведать последнюю историю Малдуина Акульего Укуса, дабы легенда о нем продолжала жить. Эта честь и обязанность лежала теперь на его плечах. Поэтому он набрал воздух в грудь, на мгновение закрыл глаза, чтобы подобрать нужные слова, и рассказал ее. Он описал, с какой отвагой погиб Малдуин. Лоренцо упомянул о ране на его голове, ведь то, что несмотря на нее, он продолжал сражаться, делало его еще более героическим, и немного преувеличил количество убитых им орков — ведь вокруг было темно и много дыма. На боевом вагоне вполне могло оказаться четырнадцать или пятнадцать зеленокожих, а Лоренцо не хотелось преуменьшать заслуг товарища. Вудс слушал рассказ с все возрастающим уважением в глазах, и когда Лоренцо закончил, он тяжело выдохнул через крепко стиснутые зубы и согласился, что Акулий Укус пал смертью храбрых. Лоренцо чувствовал странную гордость из-за того, что был там и видел этот храбрый поступок, но более всего оттого, что теперь о его товарище никогда не забудут, и все стало казаться ему чуточку светлее.