Хелен Тодд - Люфт. Талая вода [litres]

На втором этаже горел тусклый свет. Именно к нему стремилась одинокая женская фигура. Несколько секунд она постояла возле двери, а затем решительно нажала на ручку.

Светлые волосы выбились из-под шляпы, но, похоже, гостью это ничуть не смущало. Ее не тревожил небрежный дорожный образ: мятая юбка и слишком пестрый для такого наряда шелковый шарф. Она застыла на пороге, изучая задумчивую фигуру, пишущую что-то в толстом ежедневнике.

Светловолосый юноша поднял глаза, после чего безразлично захлопнул тетрадь.

– Зачем? – Густые клубы дыма окутали вошедшую в кабинет, пропитывая ее терпким ароматом кофейного табака.

Эдвард не приветствовал. Он натянуто улыбался, пряча свои волнения за этой кривой ухмылкой и сигаретным дымом. Легкие, выверенные жесты скрывали смятение и щемящую боль, разливающуюся тревожной дрожью по телу. Аккуратно уложенные светлые волосы, тонкие бледные губы. Острые черты лица подчеркивали холодность, вот только легкая россыпь веснушек и хитрый, немного насмешливый прищур карих глаз напоминали о прежнем, привычном Эдварде.

– У нас есть нерешенный вопрос. – Кристин, его сестра, стянула черные перчатки и бросила их на стол. – Ты затеял опасную игру. Я не люблю всего этого.

– Получила письмо от покойного отца?

Он громко рассмеялся. Неестественно, хрипло, наигранно. Этот смех заполнил помещение тревогой. И произвел желаемый результат: Кристин на долю секунды дала слабину и вздрогнула. Излишне худощавая, бледная. Ее образ был далек от той миловидной светловолосой девчушки, которой она была еще несколько лет назад. Теперь перед ним стояла высохшая женщина с ярко-красной помадой и резким ароматом дорогих парфюмов.

– Не твое дело, – Кристин сжала губы. – Ты покинешь город?

– Чтобы ты осталась здесь и продолжила счастливую жизнь светской леди, владеющей издательством? – Он удобнее устроился в кресле и прикурил очередную сигарету. – Бойся своих желаний. Острые коготки твоих знакомых с удовольствием сожмут твои тонкие ручки и отдадут на растерзание шакалам.

– Я не привыкла повторять вопросы, – она цокнула языком и закашлялась. Кристин не переносила табачный дым. – Не думай, что тебе так легко проникнуть в чужие сердца. В каждой душе есть закрытые двери.

– И на каждую дверь есть отмычка или лом. – Эдвард встал. – Я поеду в Тальвиль, но с одним условием.

– Каким? – Вопрос дался тяжело, он расцарапал горло и вырвался клокочущим рыком.

– Твоей ноги в этом городе не будет. – Эдвард впивался колючим взглядом в свою сестру.

– И все?

От неожиданности Кристин вцепилась в свою сумку. Пальцы побелели, вспотевшие ладошки отозвались болью. Так, будто в руках она сжимала вовсе не ремень, а острые, впивающиеся в кожу шипы.

– Все, – он произнес слово коротко, резко, словно обрезал навсегда связь между ними. – Не думал, что твоя дверь разлетится в щепки.

Эдвард зло глянул, легким движением набросил на плечи пальто, висевшее в углу, и вышел. Там, в чертовом кабинете, остались ворох макулатуры, потрепанные фотографии и осколки. Он навсегда попрощался с единственным близким человеком, который так и не попытался заглянуть в его душу.

Навсегда покинул помещение, которое пахло кровью, пылью, отсыревшей бумагой и выцветшими чернилами – горьким тленом и пустотой.

Теперь же Эдвард слонялся по улицам Ластвиля, вспоминая прошлое и ожидая, пока Кристин покинет Тальвиль. Он дал себе обещание не находиться с ней в одном городе, пока есть возможность. И сейчас жалел об этом. Что-то его тревожило, но что – понять не мог.

Метель затихла. Тихий, холодный и, как обычно, серый вечер. Все шло по привычному кругу: продажа хлеба, разнос заказов, выпечка, уборка, подсчет товара, который привез Коул. В пекарне пахло дрожжами, ванилью и дровами. Этот аромат разлетался по этажам, словно хотел наполнить каждый угол своим теплом.

Ани потерла глаза и устало села на кровать, утопая в большом пуховом одеяле. Ей хотелось уснуть в то же мгновение, насладиться теплом, забыться…

Призрачные тени наполняли мансарду, плясали странными фигурами на стенах, мигали из-за легких порывов ветра и снова возвращались. Под вечер вновь отключили электричество, и небольшое помещение наполнил теплый свет нескольких восковых свечей. Издали доносились тихие голоса, они терялись, путались, смешивались с шумом ветра за окном и тонули в тишине. Аннетт вздохнула и натянула вязаный свитер. Он был ей велик, но именно за это она его и любила. Мягкий на ощупь, свободный. Иногда казалось, что такие вещи нужны вовсе не от холода, а от вечерней хандры, которая мешает спать.

Коул затопил камин на втором этаже, и горячий воздух понемногу нагревал широкую кирпичную трубу на мансарде. Ани закрыла глаза, на ее губах появилась улыбка. Так, застыв, она наслаждалась теплом и старалась услышать тихую музыку, играющую где-то на улице. Медленную, спокойную мелодию, которую прерывал завывающий ветер. В эти секунды все превращалось в странный дуэт: едва слышной обрывающейся музыки и протяжной партии ветра.

Атмосферу нарушил скрип двери. Из-за нее показался Роберт: с нелепо растрепанными волосами и парой книг. Он любил читать по вечерам. Коул разрешал наведываться в его библиотеку и на некоторое время брать книги.

– Я думал, ты уже спишь, – Роб улыбнулся. Казалось, от недавней усталости не осталось и следа, и он с горящими глазами спешил полистать пожелтевшие от времени страницы, наслаждаясь историями. – Замерзла или не можешь уснуть?

– Нет, все в порядке. Просто хотелось посидеть. – Ани заправила волосы за уши – чтобы не мешали. – Жаль, что свечи совсем скоро догорят.

– Я принесу с кухни другие, Коул привез новые. Должны гореть дольше, воска в них раза в три больше. – Он положил книги на тумбу возле кровати. – Насладимся медовым ароматом немногим дольше.

– Если хочешь почитать – приноси, а мне без надобности, чего зря жечь?

Роберт неспешно подошел к Ани и сел рядом. Теплая рука легла на хрупкое плечо, и она невольно вздрогнула.

– В темноте так много воспоминаний, которые не вовремя тревожат сознание, – он тяжело вздохнул.

– Все-то ты знаешь, – Ани цокнула, помотав головой. – Вот только почему по вечерам становится так тошно?

– Ты просто устала, отдыхай. Просто тяжелый день.

На губах Роберта заиграла улыбка. Он задумчиво изучал реакцию Аннетт, но при этом его взгляд был непривычно теплым, не безразличным, как днем, как при других. Ани не понимала этих перемен.