Макс Фрай - Зеленый. Том 2 [litres]

– Аргумент, – согласился Эдо. И помолчав, признался: – Не представляешь, как я этому рад. У нас же тоже считается, будто незваные тени исчезают совсем бесследно, тают до полного небытия. И меня это не то что даже пугало; то есть пугало, конечно, до тьмы в глазах, но это не главное. Самый ужас для меня в том, что небытие в принципе существует. Да еще и как наказание за путешествие в иную реальность – по идее, лучшее, что может произойти с человеком, а на деле выходит какой-то бессмысленный трындец. С этим я никак не хотел соглашаться. И, сама понимаешь, ничего не мог изменить.

– Понимаю, – кивнула Марина. – Может, я только потому и выбрала верить Сайрусу, что мне больше нравится жить в мире, где он прав.

Это был неописуемо долгий день, длиною – ладно, не в целую жизнь, но примерно в четверть, столько сегодня вспомнил, видел, слышал, чувствовал и другими способами воспринимал. До спальни в полусне добирался, но, оказавшись в постели, так и не смог уснуть от обилия впечатлений и адской путаницы в голове после разговоров с Мариной и мертвой женщиной, которую ему теперь было до боли в сердце, обжигающе жаль. Это же и правда нечестно – подразнить ее своим «воскрешающим» взглядом и тут же свалить навсегда.

Погоди, а почему «навсегда»? – спросил себя Эдо. – Никто не мешает приехать обратно в любое время, когда захочу. Я же теперь могу путешествовать где угодно, и дома, и на Другой Стороне. Спасибо, боже, что это до меня настолько постепенно доходит. Когда окончательно осознаю, что случилось и что из этого следует, я же, к чертям, взорвусь.

Думал: так, все, шутки кончены, надо срочно увольняться с работы. В задницу лекции, человечество столько тысячелетий жило во тьме невежества, и дальше как-нибудь проживет. Я же теперь, пока весь мир заново не объезжу, не успокоюсь. Не остановлюсь. А на жизнь зарабатывать можно и контрабандой. Только наоборот. Странно, что до сих пор никто не додумался сбывать наши товары на Другой Стороне. Буду таскать туда на продажу – ну, предположим, воздушных змеев, Цветины диски и капустные пирожки. Озолочусь – заранее страшно подумать. А если недостаточно озолочусь, пойду гадать по кофейням, как та девчонка с радужной челкой. И ездить в Элливаль, торговать своим воскрешающим взглядом. Сяду на пляже с плакатом «Почувствуй себя живым», на старом жреческом, чтобы больше зауважали. Цену до небес заломлю и буду ждать Сайруса. Он же любит, когда его удивляют. А я как никто удивлю.

Лежал, уставившись в потолок, и в голос смеялся, представлял себя то на пляже с рекламным плакатом, то на углу возле рынка Халес: «А вот пирожки из параллельной реальности, кому пирожков?» Когда не умеешь плакать от счастья, смеяться до слез – вполне себе выход. Гораздо лучше, чем ничего.

Сайрус явился с утра, этаким десертом под кофе. И с порога сказал:

– Я подумал и решил, что поездом тебе лучше не ехать.

– Почему? – изумился Эдо. – Я люблю поезда.

– Рад за них, – ухмыльнулся Сайрус. – Твоя любовь дорогого стоит. Но пока будешь любить поезда платонически. Бескорыстно. Издалека.

– Скучно объяснять? – мрачно спросил Эдо.

– Не то слово, любовь моей жизни. Но придется, куда я денусь. На Другой Стороне, сам, наверное, знаешь, существует концепция «ада», такого абсурдного волшебного места, специально предназначенного для посмертных мук; будем считать, я внезапно там оказался. Так вот, поезд едет тридцать с чем-то часов. Все это время ты будешь без дела сидеть в купе, думать и пялиться в окна. Чего доброго, еще и уснешь.

– И что в этом плохого?

– Все, – отрезал Сайрус. – Чтобы проехать через Пустынные земли, не повредившись, тебе надо занять себя делом. Вести машину вполне подойдет.

– «Не повредившись»? – переспросил Эдо. – А должен? С чего бы? Я же раньше много ездил и поездом, и автостопом – пассажиром, не за рулем. Спал, бездельничал, пялился в окна. И нормально было все.

Говорил и одновременно с непривычным пока и поэтому острым, почти физическим удовольствием заново убеждался, что воспоминания о поездках – четырех в Элливаль и нескольких десятках в другие города – больше не смутно-туманные, а четкие, ясные, в меру подробные, аккуратно, как он всегда поступал с рабочими инструментами, разложены в голове по местам. И среди них – информация о Пустынных землях, то есть необитаемых пространствах между населенными пунктами. В этих пространствах царит хаос, потому что хаос – естественное состояние реальности, состоящей из зыбкой материи, он отступает только в тех местах, где живут люди, да и там, судя по тому, что творилось в Эпоху Исчезающих Империй, далеко не всегда. Поэтому жизнь здесь устроена так: по всей планете раскиданы города с прилегающими поселками и деревнями, их связывают построенные специальным образом, с применением упорядочивающих хаос технологий железные дороги и автомобильные шоссе. Проще всего, как ни странно, путешествовать морем: все моря самостоятельно поддерживают баланс между хаосом и порядком, законы всякого моря давно изучены и записаны, главное, чтобы моряки четко знали правила поведения и на каждом судне был хотя бы один человек, которого любят моря. А вот создать авиацию так и не вышло: взлетая, самолеты сразу же оказываются в зоне активного действия хаоса, и в лучшем случае, черт знает во что превращаются, но чаще просто пропадают, некоторые – навсегда.

Существует множество теорий о том, как вообще в подобных условиях могла возникнуть хоть какая-то цивилизация; самая популярная гласит, будто хаос, способный принять любую форму, иногда случайно создавал человеческие поселения с четкими упорядоченными законами существования, и таким образом на их территориях как бы сам себя отменял. Приморская философская школа, Долинное Братство, Фэр Панкратий, трехтомник «Самоубийство хаоса», сведший с ума не одно поколение студентов-гуманитариев, все вот это вот. Самому Эдо всегда больше нравилась идея цивилизации как тени, отброшенной Другой Стороной; понять ее он не мог, но сформулировано красиво, и, самое главное, эта теория вызывала яростное неприятие у всех университетских профессоров. Но важно сейчас было не это, а то, что прежние знания снова ожили в нем. Не обрывки информации, которой успел нахвататься за последний год, а полная, развернутая картина мира, как бы сама собой постепенно складывающаяся у всякого человека, который здесь родился и жил.

– Мало ли, что раньше было, – отмахнулся Сайрус. – Ты сейчас сам как Пустынные земли. Хаос, желающий стать порядком, порядок, стремящийся к хаосу, сильный, слабый, испуганный, храбрый, здешний, чужой. Смотреть одно удовольствие, когда еще такое покажут. Очень красиво в тебе проявляется принцип шао шелат.