Максим Виноградов - Противоборство Тьме

Я смотрю на поле боя, где мы потерпели сокрушительное поражение. Смотрю на мертвую девушку. Смотрю на торжествующего врага, подходящего к ней. Смотрю на камень, размером с кирпич, что лежит совсем рядом и все еще светится от той невероятной по мощи магии, которой он был нашпигован.

Не знаю, что на меня нашло, дальше я действовал бездумно, автоматически.

Отбрасываю бесполезный пулевик, хватаю камень. Он горячий, тут же получаю ожог ладони, но совершенно игнорирую боль. Вскакиваю на ноги, пользуясь тем, что противник не смотрит в мою сторону. Размахиваюсь, делая несколько шагов, и кидаю светящийся снаряд изо всех сил.

Больше всего боюсь промахнуться. Камень летит долго, по красивой дуге. И попадает! Прямо в висок архимага. Проходит через все уровни защиты, через все его хваленые магические щиты, через охранные заклинания и обереги. Вот так! Его же оружием — его самого! Пусть темная магия покарает своего создателя!

Глухой стук удара, кровь на виске. Маг падает, совсем как обычный человек, не издав даже писка. Вижу несущегося волка, прихрамывающего на одну лапу. Три прыжка — и он над телом. Секунда — противный хруст человеческой плоти. Волк с отвращением сплевывает из пасти откушенную голову.

Вот и все, теперь точно все. Нет больше архимага. С оторванной головой много не наколдуешь. Я оглядываюсь, пытаясь вытереть слезы и сопли. Обожженная ладонь сильно болит, но разве это потери? Как ни странно, получается я один серьезно не пострадал в битве.

И ради чего все это? Вот он — Бастион! Подходи да бери! Только вот подходить уже некому.

Мы с волком смотрим друг на друга и, не сговариваясь, бросаемся к Анжеле. Конечно, Вольф успевает раньше меня. Он снова становится человеком и с яростью набрасывается на камни, придавившие девушку. Я, как могу, стараюсь помочь.

Несколько минут титанических усилий, и мы освобождаем чародейку. Я оттаскиваю тело девушки в сторону, мне кажется, что ее кожа холоднее самого ледяного льда в мире. Вольф прислоняет ухо к груди Анжелы, долго вслушивается, потом вскакивает.

— Еще жива! — рычит он, подхватывая девушку в охапку.

Не обращая внимания на покалеченную ногу, оборотень срывается с места с бесчувственной ношей в руках, бегом направляясь в сторону лагеря.

Я сижу на камнях, восстанавливая дыхание.

— Уходим, Глеб! Скорее! — крик доносится издалека, я узнаю голос Ханса, — К ним подошло подкрепление!

Босс несется ко мне, но увидев, что все в порядке, резко поворачивает в сторону Стрелка. Я бегу за ним следом.

— Очнись, Ян! — кричит Ханс, тряся его за плечи.

Тот почти сразу приходит в сознание.

— Где я? Что случилось? Почему так темно? — Ян нервно сжимает руку Босса.

— Вставай, вставай, боец! — мы вместе поднимаем Стрелка на ноги, — Нужно уходить, быстро!

— Я не вижу! Я ничего не вижу! — в голосе раненого неподдельный ужас.

— Разберемся! Вылечим! — уверенно говорит Ханс, — Держи его, Глеб, быстро уходим!

Мы хватаем Яна с двух сторон и насколько возможно быстрым шагом ковыляем прочь.

Идем мимо лежащих тел — сгоревших, обугленных, разбитых. Спасать тут больше некого. Тот, кто мог, спасся сам. И раненных не оставили все же — забрали, уволокли.

На полпути до лагеря нас встречают, подхватывают Яна, укладывают на носилки. Меня ведут под руку в госпиталь. Там работают несколько фельдшеров и пара лекарей. Впрочем, до меня им дела почти нет — я ходячий, значит жить буду и без особой помощи. Наконец, подходит медсестра, обрабатывает руку, мажет каким-то жгучим раствором ссадины на лице и ногах.

Я иду искать Стрелка и нахожу совсем неподалеку — он лежит неподвижно, с повязкой на глазах. Лицо Яна опухшее, все в крапинку от кровоподтеков, ссадин и небольших царапин.

— Как ты, старина? — спрашиваю я тихо.

— Жить будет! — отвечает за него проходящий мимо целитель и добавляет с присущей всем врачам бестактностью, — А вот стрелять — уже нет.

Я смотрю на Стрелка, но тот никак не реагирует.

— А Анжела? — с надеждой обращаюсь я к лекарю, — Девушка-маг, она как?

— Ее не я осматривал, точно сказать не могу. Но, судя по тому, что слышно, она умирает.

Вот так просто. Такие простые слова, но мне словно нож в сердце вонзили.

Но это отнюдь не самое страшное. Самое ужасное, что в голове, в мозгу, упрямо повторяются нелицеприятные надоедливые мысли.

А ведь будь тут сейчас магистр Эльдар — лучший лекарь Республики — он бы вмиг зрение Стрелку вернул, да и Анжелу на ноги бы поставил! И ведь не зря! — теперь я это очень хорошо понимаю — не зря Ханс настаивал на том, что лететь нужно всем вместе. И именно я! Я тот человек, кто решил, что уважаемому магистру лучше остаться в Севеже!

— Слушай, Глеб, — губы Стрелка немного разошлись, выпуская изо рта тихий шепот, — Вот если бы магистр Эльдар оказался сейчас здесь, он бы быстро всех на ноги поставил, да?

Этого я выдержать уже не смог. К горлу подступили самые настоящие истеричные слезы, судорожно сглотнув, я как можно быстрее выбежал на улицу.

Хотел разыскать Ханса, но делать этого не понадобилось, потому что он сам ждал неподалеку от выхода из лазарета, сидя на обшарпанной деревянной скамейке. Выглядел Краузе еще более уставшим и бледным, чем утром.

— Как ты? — спросил Босс, дождавшись, пока я усядусь рядом.

— Ян ослеп, — выговорил затравленно, — Анжела умирает.

— Я слышал.

Ханс достал из внутреннего кармана плаща объемную флягу. Отвинтив крышку, сделал добрый глоток и передал сосуд мне. Я отпил, отдышался, глотнул еще. Хотелось напиться в хлам, чтобы ни о чем не думать.

— Что же ты творишь, Ханс? — тихо заговорил я, возвращая флягу, — Зачем ты позволил мне оставить Эльдара в Севеже? Хотел преподать урок? Ну так получилось! Даже очень хорошо! И что теперь! Стоило ли это того, Босс? Признаю, ты умнее, опытнее и дальновиднее меня! Ты заранее знал, что магистр будет нужен тут! Но ты решил утереть мне нос, чтобы не зарывался, чтобы не высовывался со своим мнением там, где нужно просто исполнять приказы! Но разве это та цена, которую можно заплатить за подобные уроки?!

— Успокойся, Глеб, ничего я не знал, — Краузе говорил, устало сгорбившись, — Никто не может точно предсказать будущее. И даже если бы мог… Ты же понимаешь, что это выбор — кому жить, а кому умереть. Что ты предпочтешь: жизни тысячи больных в Севеже или жизни двух твоих друзей здесь? Что важнее? Что лучше? И где те весы, что могут сравнить ценность разных жизней? Но это тот выбор, который я делаю на протяжении десятилетий, это тот крест, что я несу, потому что больше некому. И тебе тоже придется научиться этому — делать выбор в неочевидных ситуациях, выбирать между одним неизбежным злом и другим.

— Я не хочу!