Дмитрий Данилов - На пороге [сборник litres]

Когда я и Алекс записывали свои данные в журнал регистрации, внутрь этого тира-подвала вошёл паренёк, точнее, мне так сначала показалось, на самом деле мужчине было слегка за тридцать. Теперь я понимаю, откуда у меня возникло впечатление, что он был моложе, – он вошёл несколько замедленно, странновато оглядываясь, и, помявшись на входе, нерешительным шагом направился к стойке – прямо подросток, не знающий, как себя вести и что ему делать. Он подошёл ближе, наши взгляды случайно пересеклись. В его глазах светился вопрос, и я решил ему помочь.

– Да? – спросил я. На мгновение мне почудилось, что тоска мелькнула в его взгляде, но он отвёл глаза.

– Нет, нет. Спасибо. – Голос его был обычным, пожалуй, слегка глуховатым, словно что-то во рту мешало ему говорить.

Из внутреннего помещения вернулся охранник, он вынес «Глок» мне и «Сиг» – Алексу. Занявшись распределением пистолета, обойм и наушников по рукам и карманам, я отвлёкся и тут же забыл про этого парня.

Я подождал, пока Алекс справится с той же логистической задачей, и мы вместе вошли в холодный и пахнущий сыростью зал.

БУМ! – огрызнулся «Глок»; первый выстрел – я забылся и был весь увлечён процессом. Алекс тоже ушёл в стрельбу, и у него всё шло отлично. Мы не разговаривали, даже не перекидывались словами. Дым заполнял кабину, и иногда приходилось ждать, пока он рассеется – вентиляция в том месте была, очевидно, не в порядке.

Мы почти не заметили, как третий стрелок вошёл в зал, я помню только слабый стук двери за спиной. Чуть позже мы как раз ждали, пока рассосётся дым, и я услышал, как незнакомец начал стрельбу: 1, 2, 3, 4, 5 – я ещё подумал, что он либо очень хорош, либо просто не целится. Шестой выстрел. Одновременно я вдруг заметил краем глаза, как густая тёмная жидкость брызнула на стены в том месте, где стоял третий стрелок. Дым в моей кабине разошёлся, и я уже поднимал пистолет и отворачивался, когда увиденное достигло моего сознания, и я резко повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как расслабленное тело падает на пол и окровавленная голова, ударившись о стену, съезжает по ней вниз.

Мгновение прошло как долгий час. Я узнал по одежде нерешительного мужчину и враз понял причину его недавних колебаний. Он больше не колебался, всё было решено, и суд в лице одного человека привёл приговор самому себе в исполнение. Немедленно.

Я осторожно тронул целящегося Алекса за плечо, молча указал ему взглядом на причину беспокойства и услышав от него: «Бл…!» – и ещё кучу чего-то несвязного, подобрал его пистолет с пола и вышел вместе с ним из зала.

Тир был полон народа. Полиция, медики и куча зевак. Никто не мог закрыть свой проклятый рот даже на секунду. Я не мог думать. Я мог только чувствовать. Мне было больно за этого молодого мужчину, который забрал свою жизнь, и больно видеть, как все эти люди, словно падальщики, собравшиеся на пирушку, толклись вокруг тела. Они трещали без передышки, кто-то поносил самого мертвеца, кто-то в нездоровом возбуждении обвинял охранника. Общество! Стадо макак.

Мой взгляд упал на пистолеты, лежащие под стеклом, и мелькнувшая мысль заставила меня вздрогнуть. Я почти выбежал и, поднявшись по ступенькам на поверхность, опёрся о перила и стал шумно вдыхать морозный воздух. Яркий солнечный свет и холод привели меня в чувство.

Проведя три часа в полиции, я вернулся к себе и попытался забыться, но чем больше я старался, тем сильнее ощущал это чувство. Оно больше не оставляло меня, оно стало частью меня. То, что я ощущал, было не простым чувством вины. Кроме вины, у меня было ощущение, словно меня затягивает водоворот, на стенках которого я видел картины работы, досуга, лица своих знакомых и случайных людей. А на дне – лицо того самого мужчины, и я мог поклясться, что видел его взгляд, направленный на меня. Он звал меня? Теперь я знаю, что он предлагал решение, какое – я ещё не был уверен.

Я больше не мог ходить в тир. Я боялся. Боялся, что просто пущу себе пулю в лоб. Проклятое воображение рисовало картину моей крови и мозгов, стекающих по стене. Это затягивало. Потому что это был выход. Реальный способ разорвать цепь бессмысленного существования – работать, чтобы продолжать жить, чтобы продолжать работать. Я не мог избавиться от этой мысли, она душила меня и ослепляла разум, инстинкт самосохранения сопротивлялся всё слабее и слабее, словно умирающий раненый.

Ища спасения, я старался почаще общаться с Алексом. С ним тоже что-то происходило. Я узнал, что он купил пистолет. На вопрос: «Зачем?» – он ответил: «Чтобы ходить с ним в тир» и, бросив в мою сторону странный взгляд, ухмыльнулся.

– Я не могу идти в тир – неприятные ассоциации, знаешь… – Я колебался, рассказывать ли ему всё.

– Знаю. – Он спокойно выпустил дым в потолок и откинулся на спинку кожаного дивана в своей прокуренной квартире в районе Живых Вод.

– Послушай, ты не можешь достать мне «Глок-21»?

– Ты же иностранец, тебе никто не даст разрешения.

– Без разрешения. В стране полно оружия, нелегального больше, чем легального.

– И что ты будешь с ним делать? – Он смотрел прямо мне в глаза, хотя его голос не выдавал никаких эмоций.

– Охотиться. – Я рассмеялся, Алекса тоже прорвало.

– Серьёзно, – продолжил я, когда он успокоился. – Забраться в горы, в лес – и стрелять по мишени. Глушь, кругом – никого. Что скажешь?

– Скажу, что это может быть достойным развлечением.

Я знал, что моё решение, ещё совсем неясное, уже начинало обретать форму. Через неделю вечером Алекс пришёл ко мне без приглашения и, не сказав ни слова, вручил мне тяжёлый пакет – «Глок» и две коробки патронов. Я посмотрел на него, и он улыбнулся:

– В это воскресенье мы едем в горы.

Горы встретили нас холодом. И снегом, который, согласно метеостанциям, шёл в этой части кантона Вале уже двое суток и не собирался прекращаться ещё минимум неделю. Оставив позади джип в тупике грунтового ответвления дороги, мы зашагали в глубь лесного массива. Снег почти по колено заставил нас остановиться примерно через час.

Алекс сбросил на снег сумку с пистолетами:

– Думаю, достаточно далеко. Ближайший городок километрах в пятнадцати, дорога сейчас пустая.

Я кивнул. Странный зуд в левой руке заставил меня снять перчатку и взглянуть на свою ладонь – чёртов отросток на линии жизни стал ещё длиннее и глубже, и я чувствовал, как он словно вгрызается в ладонь, на которую уже садились снежинки. Но я не чувствовал холода.

Мой мозг вдруг заработал с сумасшедшей скоростью:

«В моей жизни нет смысла.

Моё существование – бессмысленно.

Бессмысленно то, что моё сердце бьётся.

Бессмысленно то, что я просыпаюсь каждое утро.

Бессмысленно, что готовлю завтрак.