Владимир Пекальчук - Страж империи

От моих слов про дармоедов у парня, стоящего возле Аристарха, слегка перекосило лицо, и я сразу переключился на него.

– Что с лицом, кадет? Нервный тик?

– Несправедливость ваших слов о военных нарушила мое душевное равновесие… Сэр.

– Так ты не согласен со мной?

– Сэр, в том, что потусторонняя угроза наиболее опасна в данный момент, никто не сомневается, но все же замечу, что у Сиберии есть и другие враги. Как, впрочем, и у любого иного государства.

Я кивнул:

– Так-то ты прав… частично. Да, есть и другие враги… казенные дармоеды других стран, ага. Вот посуди сам, что делает обычный вояка? Тратит казенные деньги и периодически ходит убивать других таких же из-за всякой ерунды вроде политических разногласий и территориальных споров. Притом замечу, что в войне против других людей нет ровным счетом ничего достойного. Ведь ты сражаешься против того, кто ни в чем тебя не превосходит. Против равного, вооруженного равным оружием…

– Боюсь, что не согласен с такой точкой зрения, сэр.

Я пристально посмотрел ему в глаза:

– А кто ты такой, чтобы иметь свою точку зрения на этот вопрос? Скажи, многих людей ты убил?

Такой поворот его смутил.

– Не приходилось, сэр.

– Ну вот. А я убил пятерых. Причем впервые – когда мне было всего двенадцать. И я со знанием дела говорю тебе: в этом нет ничего достойного, славного или просто такого, что приятно вспомнить. Я не раскаиваюсь ни капли – но и гордиться ровным счетом нечем. Потому – только эстэошники чего-то стоящие парни. Все остальные вояки – дармоеды. Если ты не согласен с этой железной и не требующей доказательств аксиомой – у меня к тебе сразу же вопрос: а какого хрена, скажи на милость, ты сюда приперся-то?

Он не нашел контраргументов.

– Я понял, сэр.

Я повернулся к нему спиной, сделал пару шагов и снова развернулся лицом к строю.

– Возможно, я все же кого-то не убедил… Давайте проведем мысленный эксперимент. Представьте себе на минутку, что во всем мире пропали все-все обычные вояки. Даже не пропали, а просто забыли, как воевать. Забыли не только как держать оружие – но даже забыли, что это такое и зачем оно нужно. Что будет?

Несколько секунд царила тишина, затем несмелый голос из середины строя предположил:

– Нападут свартальвы?

Я ухмыльнулся.

– Все – значит все. Свартальвы тоже забыли, как воевать. И боевые маги забыли все свои заклинания. Что будет? Я вам скажу, что. Ни-че-го. Просто не надо будет тратить государственные средства на винтовки, пушки и боеприпасы. А теперь – вторая стадия эксперимента. Давайте представим себе, что будет, если вояки останутся, но подразделения зачистки забудут, как бороться с Порчей и одержимыми. Что будет? Трындец будет, вот что. Потому что никчемные дармоеды в ужасе разбегутся, как они это обычно и делают. Если во всем мире пропадут военные – мир и не заметит, а если заметит – порадуется. Если же пропадут эстэошники – будет катастрофа. И вы все это понимаете, если не умом, так подсознательно. Потому что иначе вас тут бы не было. – Я выждал несколько секунд и подытожил: – что ж, молчание – знак согласия.

– Сэр, можно вопрос? – раздался бойкий голос из строя.

– Задавай.

– Правда все то, что про вас газеты пишут?

Я приподнял бровь:

– А что там пишут? У меня как-то нет времени на газеты.

– Репортеры накопали, что вы на самом деле из Аркадии, и то, что вы употребляете слово «эстэошники», это подтверждает. Репортеры накопали, что вы участвовали в спасении аркадианского кронпринца, но затем якобы погибли… ну и много еще накопали. Включая вашу любимую фразу про то, что только эстэошники чего-то стоят.

Ну вот, началось. Даже странно, что так поздно.

– Правду пишут, – спокойно подтвердил я. – Ну, кроме того, что я погиб. Это все?

– Собственно, сэр, это был не совсем вопрос, скорее – риторический, – сказал кадет, невысокий, но крепкий парень с невыразительным лицом и живыми, умными глазами. – А собственно вопрос немного в другом. Если наши газетчики накопали на вас все в Аркадии – надо думать, что репортеры из Аркадии у нас тут тоже все накопали. И вот всем вопросам вопрос: почему в Аркадии уже знают, что вы на самом деле живы и преспокойно перебежали к нам, но никакого скандала нет? Поставленный Арклайту, то бишь вам, памятник преспокойно себе стоит, хотя стоило бы ожидать сноса и заочного осуждения за государственную измену. Вы не поймите превратно, сэр, я интересуюсь главным образом потому, что проспорил пять тысяч талеров, поставив на то, что памятник вам снесут в течение двух дней – а он стоит и хоть бы хны.

Вот же стервец… Ладно. Как аукнется, так и откликнется.

Я улыбаюсь ему искренней волчьей улыбкой:

– То чувство, когда вроде бы мозг есть – а пользоваться не умеешь. Задайся лучше вопросом, почему ты писал заявление об уходе из вооруженных сил? Ответ прост: потому что С.И.О. – невоенная организация. Почему невоенная? Тут дело даже не в том, что я против вояк, а в том, что я был и остаюсь аркадианским эстэошником и не могу быть начальником военной школы другой страны. О какой еще государственной измене ты речь ведешь? Я не перебегал никуда – воспринимай меня как руку помощи, которую народ Аркадии протянул Сиберии для борьбы с потусторонними приблудами. Кстати, тупость, зашоренность и косное мышление – в Зоне практически смертный приговор, и ладно бы только для тебя – еще и другие могут погибнуть. Так что будем разгонять кровообращение в твоем мозгу. Когда построение закончится – ты останешься, две тысячи раз «упал-отжался». А еще я болезненно реагирую, когда меня называют Арклайтом. Ты этого знать не мог, но для хорошего усвоения сего факта – еще две тысячи «упал-отжался». Ад для всех начинается завтра, но для тебя – уже сегодня. Добро пожаловать. А? Что? Не слышу!

– Так точно, сэр!

Иду дальше вдоль строя. Вот уже почти конец, и тут глаза выхватывают еще одно знакомое лицо.

Предпоследней в строю стоит… Арлин. Стоит и отчаянно пытается сохранить на лице невозмутимую мину, но в глазах прыгают чертики, а губы так и пытаются расползтись в улыбке.

Искренне надеюсь, что я, завидев ее, никак себя не выдал.

– Подразделение, построение окончено – и еще раз добро пожаловать. Вам покажут казарму – можете обустраиваться. Все свободны… почти. Кому падать и отжиматься – может быть свободен после четырех тысяч.

Я повернулся и пошел в штаб.

Проходя мимо Скарлетт, тихо спросил:

– Имя девушки, которая предпоследняя в строю?

– Их тут всего две, вообще-то. Арлин Кирсанова.

– Кирсанова, значит… Дай мне ее досье. Через несколько минут вызови в мой кабинет. Незаметно для остальных.

– Поняла.

Так… Кажется, мне предстоит не самый приятный разговор.