Владимир Пекальчук - Страж империи

– Что вы имеете в виду? – спросила репортерша в очках.

– Например, когда вы услышали крик «это зачистка!» – необходимо как можно быстрее покинуть место, где вы находитесь, в направлении, противоположном крику. Десятки, а то и пара сотен горожан этого не сделали – и это большой минус мэру. Людей надо учить, как правильно действовать, проводить занятия по гражданской обороне. В Аркадии это, между прочим, норма. И если вы видите человека, бегущего ненормально быстро – разумнее всего будет как можно быстрее убежать подальше, не разбираясь, кто этот бегун, потому что с очень высокой вероятностью это может оказаться одержимый. Что касается начальника полиции – на его месте я бы молчал в тряпочку и не шумел. Те двое полицейских вели себя беспечно и даже не держали дистанции, оттого и попали под залп оба. А надо было держать. Про то, что патрули начали стягиваться с опозданием, я вообще молчу.

– Прошу прощения, – сказал кто-то из заднего ряда, – мы с коллегами провели вчера подсчеты, камеры просмотрели. Ваши курсанты условно «убили» двадцать шесть гражданских. Вы считаете это успешными действиями?

Вот же зараза… Ладно.

– Тому есть объективные причины. Вы не учли, что на учениях применялись пневматические маркеры – они стреляют тихо. Если б стрельба велась из огнестрела – прохожие быстро бы разбежались в панике, картина совсем другая была бы, и убитых было бы меньше… от пуль, по крайней мере. Будь там настоящий одержимый – могло быть погибших не двадцать шесть, а куда больше, с учетом беспечности горожан. Ну и наконец – когда в прицеле одержимый, боец обязан стрелять, не заботясь о возможных жертвах, в том числе и сквозь живой щит. Статистика неумолима: зачистки очень часто идут в людных местах, а попытки избежать жертв среди населения оборачиваются еще большими жертвами более чем в восьмидесяти процентах случаев. Если не убить одержимого при первой же возможности – жертв будет больше.

– А как вообще вы оцениваете нынешний уровень боеспособности ваших курсантов? – задал вопрос самый первый журналист.

Я приподнял брови:

– Странный вопрос. У них в прошлом – от года до трех в училищах, не всегда профильных, а я обучаю их всего-то три месяца. Меня самого четыре года готовили, между прочим. Какой боеспособности вы ждали от зеленых новичков?

– Пожалуй, я неверно сформулировал… Как вы оцениваете их прогресс? Как скоро ваше подразделение сможет, так сказать, проявить себя в деле защиты страны от потусторонней дряни?

– О, да хоть сегодня вечером. Давайте я вам кое-что объясню… Понимаете, я не для того их учу, чтобы они пошли в бой – а для того, чтобы пошли, победили, выжили и повторили с начала. Пойти в бой может кто угодно, для этого не нужна никакая подготовка – только достаточная отвага. Для всего остального нужно очень много чего. Помните последний инцидент с моим участием? Там взвод спецназа был – и они потеряли шесть человек. Спецназ, понимаете? Я в целом высокого мнения о качествах сиберийского спецназа – но это если сравнивать с другими спецназами. Если сравнивать с тем же одержимым – там их уровня оказалось недостаточно, чтобы победить без потерь. А спецназ, если вы не знали – это бойцы, которые отслужили три года, затем прошли отбор и еще три года подготовки и стажировки – и только потом солдат официально становится спецназовцем. Если курсант идет в спецназ целенаправленно – он учится в училище пять лет. Конечно, в моей учебке все намного жестче – но быстрых чудес не ждите.

– Понятно. А как вообще прошли учения? Курсанты выполнили задачи?

– И да, и нет. С задачей поразить условного противника четыре раза они не справились – условный противник оказался слишком хорош и получил лишь три попадания. Но если бы это были реальные боевые условия, а я – настоящим одержимым… Я бы сыграл в ящик много раз. Это от маркера я могу увернуться или закрыться полицейским, а от залпа «потрошителей» мы оба разлетелись бы в клочья. У маркера вначале хлопок, потом прилетает шарик, а у «потрошителя» вначале прилетает пуля, и тогда выстрел услышать уже не успеешь. В целом же, меня радует прогресс курсантов. Точнее, даже не столько прогресс, сколько стойкость. Я боялся, что уже через пару недель большинство разбежится – не разбежались. Я закручиваю гайки – пока держатся. Вопрос не в том, насколько быстро они пройдут путь – а в том, дойдут ли до финиша. Из того, кто выдюжит и не сломается, я сделаю кого-то вроде себя. Рано или поздно.

Тут по громкоговорителям внутренней связи прозвучало оповещение о начале презентации в основном зале, и моя пресс-конференция на этом закончилась.

– Хорошая тут пресса, – тихо сказал я на ухо Скарлетт, – удобная.

– Это потому, что они получили список вопросов, которые надо задать, – улыбнулась моя заместительница. – Ну, кроме того, что ввернул реплику про условные жертвы… Он «оппозиционный». Их тоже приходится пускать, чтобы в оппозиционных СМИ появлялись нужные нам материалы.

Тут ко мне подошла Роксана и улыбнулась:

– Здравствуйте! Александер, помните меня?

– Как бы я мог вас забыть, – ответил я.

– Как насчет небольшого интервью по окончании мероприятий? – ее улыбка стала откровенно лукавой.

– Разве ж я могу отказаться?

Мы прошли в главный приемный зал, где уже набралось немало народу. Пока я искал глазами свободное место, мне из переднего ряда помахал какой-то человек, и в нем я узнал Яна Сабурова. Мы со Скарлетт сели рядом с ним, поскольку на двух креслах лежали карточки с нашими именами.

– Приветствую, Александер, – сказал Ян, – надеюсь, у вас есть план?

Я поприветствовал его и ответил:

– Полагаю, что есть. Я ознакомился с документацией – там все довольно правдоподобно, надо это признать, но если присмотреться – концы с концами не сходятся. Если рейховцы своего «айзенриттера» не смогли довести до ума…

– Угу, осталось это доказать остальным, – вздохнул Ян, – иначе мне только и останется, что ждать отставки кого-то из старших братьев…

– Простите, не понял?

– Я имел в виду, что если мой научный проект похоронят – мне не останется в жизни особых перспектив, разве только пойти в боевые маги, но для этого должен уйти со службы один из двух братьев. Мне ведь служить запрещено, пока служат они.

– Вы про тот специальный указ короля? Я так и не понял, за что вам служба запрещена…

– Закон о сохранении благородных линий крови… Чтобы достойный род не прервался – запрещена одновременная служба всех его наследников. Разумеется, с одной стороны – это огромная честь, когда король лично вносит род в список особо достойных… Но с другой – это трагедия для таких, как я, которые просто оказываются на обочине социума… Я нашел себя в науке, конечно, но осадочек…