Макс Фрай - Зеленый. Том 1

– Я с ней разберусь. Но не в баре. Он у тебя чересчур материальный, если что, на ремонте потом разоришься. Ну его.

– Только не!.. – ахнула Дита.

– Ну ты даешь, – вздохнул Стефан. – Внимательно на меня посмотри. Думаешь, я могу обидеть юного Шарского демона? Вот эту кукусиньку? Да я бы за такое своими руками в болоте себя утопил!

– Шарского демона, – мечтательно повторила Дита. – Вот моя Сонечка как называется. Ничего-то я не знаю о мире. Совсем ничего!

– Ну так мир же непознаваем! – уже с порога крикнул ей Стефан. – Я сам о нем почти ничего не знаю. Так, нахватался чуть-чуть по верхам.

Со стульями внезапно вышел облом. Питер, засранец, уже передумал. И так ловко отмазался – типа разговор был почти три года назад, когда он только открыл кофейню и придумывал интерьер, а потом Соня куда-то запропастилась; ну, не беда, выкрутился сам.

Да уж, выкрутился, так выкрутился, столы как школьные парты, неудобные табуреты, кафель цвета несвежего висельника, худшего говнища в жизни не видела, непонятно, как в такой обстановке люди что-то пьют и едят? Так ему и сказала, а Питер не обиделся, рассмеялся – сам в шоке, детка. Такой уж у нас стойкий народ!

Это плохо, что рассмеялся, Соня хотела, чтобы Питер по-настоящему огорчился, страшно переживал. «Потому что иначе нечестно, нечестно! – думала Соня. – Мне так хреново, я хочу рисовать, красить стулья, а этот сраный придурок сидит довольный, как будто ему кто-то невидимый задницу чешет. Да пошел он вообще!»

– Да пошел ты, – сказала Соня и вышла на улицу, на прощание хлопнув дверью так, что керамическая табличка с надписью «открыто-закрыто» грохнулась на тротуар и разлетелась на сто осколков; табличка была красивая, в углах такие дурацкие кренделя, хорошие, как будто я рисовала, жалко ужасно, но сраный Питер сам виноват.

Шла куда-то, не разбирая дороги, лишь бы идти, ревела навзрыд, оплакивая все сразу – разбившуюся табличку с красивыми кренделями, стулья сраного Питера, упустившие шанс стать чем-то большим, чем просто сраные стулья, самого Питера, который родился таким тупым дураком, и себя, еще худшую дуру, опоздавшую на три года, вообще-то могла бы уже запомнить, что люди, даже те, которых считаешь друзьями, обычно столько не ждут, им надо быстро, еще быстрее, прямо сейчас, вчера, а что такое настоящее вдохновение, и почему его обязательно надо дождаться, бессмысленно им объяснять.

«А какие были бы стулья! – думала Соня. – Я их вот прямо вижу, перед глазами как живые стоят! Стул-обломок кирпичной стены, стул-мухомор, на котором пляшут фигурки шаманов, как в книжке про чукчей; стул в серебристых чешуйках, как рыба; стул с зеркальными ножками, краски такой вроде нет, но бывает специальная зеркальная пленка, можно наклеить; черный, как космос стул с надписью на сиденье «бездна», чтобы задница всматривалась в нее, такой я бы и дома хотела», – подумала Соня и рассмеялась сквозь слезы, представив себе этот стул.

Из бара через дорогу – как его, «Томски», не «Томски»? нет же, «Томски» в другой стороне – кто-то выскочил и помчался навстречу, размахивая руками. «Знакомая рожа – а! это вроде бы Сандра, она ко мне как-то клеилась на вечеринке, – вспомнила Соня. – Богатая тетка! То ли веганскую бутербродную держит, то ли арт-галерею, то ли все вместе; неважно. Выпить мне сейчас точно не помешает, а эта Сандра меня угостит. А может, она разноцветные стулья себе захочет? Чтобы веганам веселее было в галерее сидеть?» И спросила Сандру, которая как раз добежала и заключила ее в объятия:

– Слушай, а у тебя стулья есть?

Шесть с половиной часов спустя, так и не раскрасив ни единого стула – Сандра сперва страшно обрадовалась: «Ах, как интересно! Как вовремя! Я как раз собираюсь сменить интерьер! Разрываюсь, выбирая между бохо, эклектикой и бионикой, а с твоими работами получится онто-стиль [24] Онто-стиль, он же онтоарт («искусство бытия») – одно из течений в искусстве (включая искусство интерьера); в его основе лежит убеждение создателя, итальянского психолога и философа Антонио Менегетти, что истинная эстетика рождается, когда человек вступает в непосредственное взаимодействие с произведением искусства, выстраивая свои взаимоотношения с миром на метафизическом, не поддающемся рациональному объяснению, уровне. В идеале, интерьер в онто-стиле должен целиком представлять собой арт-объект. !» – но до дела, естественно, не дошло, потому что сперва по коктейлю за встречу, потом по второму, по третьему, а когда они все-таки пришли к Сандре домой, оказалось, что стулья там есть, но неправильной, совершенно неприемлемой формы, и ни кистей, ни красок, вообще ничего, а Сандра хочет не сменить интерьер, а Соню, а Соня, как всегда, никого, только еще накатить и что-нибудь такое устроить, чтобы всем вокруг стало так же тошно, как ей самой – в общем, шесть с половиной часов спустя, выпив гораздо больше, чем собиралась, наскандалив гораздо меньше, чем ей бы хотелось, так и не раскрасив ни единого стула, Соня вышла на улицу, мрачно раздумывая: «Все-таки надо было хорошенько ей вмазать, да что ж я такая дурацкая дура, почему не люблю причинять настоящую сильную боль, и как же глупо устроено, что людям больно, когда их бьют, нет бы просто подскакивали, как мячи, и прыгали, прыгали, ух я бы тогда всех с утра до ночи лупила! Никто бы не ушел от меня!»

Соня расхохоталась, потому что картина драки, где участники подпрыгивают от ударов, встала у нее перед глазами, яркая, как видеоклип. «Жалко, что в жизни так не получится, – думала Соня. – Это был бы прекрасный, добрый, веселый фантастический мир».

Подумав про добрый мир, Соня спохватилась: «Так Дита же! Дита! У Диты в баре полным-полно стульев, Дита точно разрешит их раскрасить, она только обрадуется, Дита любит, когда вокруг красота. Вот я дебилка! – подумала Соня. – Какому-то сраному постороннему Питеру раскрашивать стулья пошла, а Дита осталась сидеть как дура, но это я дура, а не она. Стыдно, ой, как же стыдно! Но это можно исправить! – наконец догадалась Соня. – Прямо сейчас! Дита на месте, и стулья в баре стоят. Можно пойти их раскрасить! Жалко, конечно, что я напилась. Когда напиваюсь, я плохо рисую, косо-криво, и цвет совершенно не чувствую, потом самой противно смотреть, но ничего, по дороге я протрезвею, отсюда до Диты – сколько? – кварталов пять, или шесть. А если не протрезвею, просто возьму какой-нибудь стул, напишу на нем слово «бездна», и мне полегчает. Хоть немножко попустит меня».

Пятнадцать минут спустя, конечно, не протрезвев, даже надеяться было глупо, Соня переступила порог безымянного бара, и в первый момент восхитилась: надо же, вечер в разгаре, а тут никого. Пусто, как будто закрыто, но у Диты в это время никогда не бывает закрыто, значит, просто разбежался народ. Вот молодцы, как почувствовали, что пора убираться, не надо нам с Дитой мешать, мне – красить стулья, а ей – сидеть рядом и радоваться. И иногда чего-нибудь наливать.