Андрей Столяров - Боги осенью [Авторский сборник]

После я проводил его до остановки. Подошел шуршащий троллейбус и утащил сержанта в сторону Невского. Было ясно, что больше я его никогда не увижу. Чье победное знамя развевается сейчас над Семибашенным замком, кто греет в руках волшебную Каплю Росы и о чем шелестит звездный дождь над равнинами Алломара?

Этого я уже никогда не узнаю.

Сердце у меня сжималось, сдавливаемое асфальтовой духотой, был ранний вечер, прозрачные сумерки опускались на город, звезд еще не было, но колючий их свет чувствовался уже в чаше неба.

Вот и набережная, где я победил лорда Тенто.

Мне было плохо. Я дышал редко и тяжело. Горло, сдавленное воспоминаниями, не пропускало воздух. Внутреннюю часть ладоней вдруг защипало — точно от свежей раны.

А когда я инстинктивно поднял руки к глазам, между пальцами у меня заструился яркий синеватый дымок — загустел, превратившись как бы в синюю линзу, сердцевинная часть этой линзы прояснилась и засияла, лицо Алисы, будто гемма, выступило оттуда, губы ее шевелились, по‑видимому, она говорила мне что‑то. Правда, ни одного слова я расслышать не мог. И смотрела она не на меня, а куда‑то в сторону. Голова ее была покрыта узорчатой тканью. Светленький новорожденный младенец смотрел туда же, блестя глазами от любопытства. Вот — он поднял пухлую руку, тронул Алису за подбородок и, видимо, засмеялся.

Мягкие складки набежали на голову в редких волосиках.

И сейчас же изображение будто сдернуло с моих пальцев. Сердцевина погасла, а синеватая линза заколебалась и рассеялась в воздухе.

Я даже не успел толком понять, что произошло.

Я лишь остановился, взирая на уже пустые ладони, сделал два шага по направлению к чугунной ограде, снова остановился и поднял голову к звездам, которых еще не было.

Их еще не было, но я знал, что они есть.

Теперь я буду помнить об этом всегда.

Я был счастлив.

И тут дунул ветер, зарябила зеленая вода в канале, зашумели-зашелестели деревья, полные июньской листвы, и, как сон, унеслось вдоль набережной облако тополиного пуха.

Куда — неизвестно…

Сергей поставил кактус на полку и, отступив на шаг, полюбовался колючими пупырчатыми шарами, налезающими друг на друга.

Какой ты у меня красивый, подумал он. Крепенький такой, со свеженькими иголочками. Хорошо, что я не послушал «Садовода-любителя» и не рассадил тебя в марте, как там советовали. Что бы сейчас из этого было? Ничего хорошего из этого не было бы. А так — вон какой симпатичный. Тесно тебе, конечно, мало земли. Ну так что ж, тесно? Зато и будешь высовываться из горшка, как задумано. Подкормил я тебя, свежего песочку добавил — расти, радуйся. Ты еще у меня зацветешь где‑нибудь в сентябре. Вон, бутончики на двух макушках уже намечаются. Правда, цветешь ты не очень красиво, но я рядом для контраста поставлю бегонию. И тогда вы оба у меня заиграете. Чудненькая будет картинка. Элегантное и вместе с тем яркое цветовое решение.

Он представил себе, как осенью, когда бегония зацветет, будут багроветь над наростами кактуса крупные, мясистые, алые изнутри кувшинчики. Впечатляющая композиция. Надо будет добавить сюда еще что‑нибудь стреловидное. Например, акорус какой-нибудь. Или нет: сансивьера молоденькая будет тут в самый раз. Значит, решено. На нижнюю полочку — сансивьеру. Надо только повернуть ее к свету щучьими ребрами.

Он набрал в ложечку немного спитой заварки и уже собирался подсыпать ее на узловатые, бледные, как турнепс, корни бегонии, но стеклянная дверь на веранду опасно задребезжала и из комнаты появилась Ветка, ощеренная, как зверек.

— Я так больше не могу, — сказала она. — Он мне хамит все время. Я к нему — вежливо пытаюсь, по‑человечески, а в ответ одни «чего?» да «не буду». Тут у кого хочешь терпение лопнет…

— Ну что там опять? — мельком спросил Сергей.

Ветка немедленно вспыхнула.

— Тебя это, конечно, не беспокоит. Ты тут погружен в мировые проблемы. Надо ли подрезать пелею или не надо? А вот то, что ребенок растет дубиной, — пусть жена занимается. Глухой какой‑то. Надоели вы мне оба — бездельники!..

Пряди выбившихся волос прилипли у нее ко лбу, а дрожащие щеки приобрели синеватый оттенок. В тон лиловому тренику, которым она была обтянута.

Сергей отвернулся.

Как она разговаривает с читателями, подумал он. Ничего удивительного, что в библиотеку никто не ходит. Кому это надо — иметь дело с фурией. А ведь была симпатичная девушка, танцевала на школьном балу. Интересно, куда все это выветривается?

— Ты меня слышишь?!

— Ладно…

Он поставил банку с остатками чая и через порожек, обитый войлоком для тепла, шагнул в комнату, где, подсвеченный мельканием телевизора, притулился у кресла на толстом ковре какой‑то скорченный Дрюня — в рваных джинсах и желтой футболке, украшенной оскалом чудовища.

Вид у него был подавленный.

— Ну так что? — сурово поинтересовался Сергей.

Он сообразил вдруг, что понятия не имеет, в чем тут дело.

Ветка, однако, была наготове.

— В булочную попросила сходить, — пояснила она. — Хлеб кончается, а завтра магазины закрыты. Что ты думаешь, не может он, видите ли.

— Аргументы? — спросил Сергей.

— Лень и хамство — такие у него аргументы… Телевизор он хочет смотреть. Я для него — пустое место.

— Неправда, — вдруг сказал Дрюня мальчишеским хриплым голосом.

Сергей повернулся.

— А в чем тогда затруднение?

— Поздно уже…

Сергей посмотрел на часы.

— Сейчас половина восьмого. Булочная закрывается ровно в восемь. Ходьбы здесь десять минут. Ты вполне успеваешь.

Дрюня скорчился на ковре еще больше.

— Я не в том смысле…

— А в каком?

— Ну… вообще поздно…

— Я тебя что‑то не понимаю, — сказал Сергей. — То тебя с улицы не докличешься, то тебе — поздно, хотя еще восьми нет. Как‑то не очень связывается… — он вдруг запнулся, вспомнив, что как раз последние вечера Дрюня почему‑то присутствовал дома — либо изнывая от скуки, либо приклеившись к телевизору. Добавил не очень уверенно: — Или, может быть, ты темноты боишься?

Шутка не получилась. Дрюня поднял на него упрямый затравленный взгляд, и Сергей неожиданно понял, что он и в самом деле боится. Темноты ли, не темноты, но из дома его сейчас не вытолкаешь, разве что с превеликим скандалом — через крики и применение силы.

Он быстро сказал:

— Хорошо, а со мной пойдешь? Все равно мне надо прогуляться с Тотошей. Мы тогда погуляем полчасика, а ты — в булочную. Устраивает?

Тотчас из укромного закутка за шкафом вылез рыжеватый, в подпалинах, какой‑то продолговатый Тотоша и как бешеный задергал остатком хвоста, реагируя, видимо, на магическое «погуляем».