Владимир Ильин - Замыкание [исправленный и дополненный автором текст] [СИ]

– Будет исполнено, господин полковник! – Взмыл я на ноги.

– То-то же, – проворчал он, деловито собирая щуку и вино обратно в пакет.

Задумчиво посмотрел на мороженое и чуть виновато покосился на меня.

– Пригодится, – скрепя сердце, заговорщически подмигнул я.

– Надо проверить, – согласился Давыдов, забирая мои пломбиры и аккуратно размещая в пакет наручники.

После чего приосанился, огляделся и прищелкнул штиблетами.

– Честь имею!

Ну и отправился в коридор – извиняться перед дамой за долгое отсутствие, запирать меня обратно и искать себе свободную камеру на ночь.

Мундир, между прочим, оказался весьма теплым, шерстяным. А одеяло так вообще обещало приятный сон – если бы не стоны и крики всю ночь.

– Вы подписывали Женевскую конвенцию! – Пытались перекричать их из других камер.

– Да как можно, господа!.. – Возмущались уже слабым голосом под утро.

И уже когда я проснулся, после очередного маетного черно-белого сна, а в замке соседней камеры протяжно заскрипел ключ, кто-то отчаянно закричал.

– Я все расскажу! Только не ко мне! Не надо!!

– О, пардон… ДеЛара, я зайду позже! Офицер, тут чистосердечное!

Зычный голос князя Давыдова немедленно призвал стражу к раскаявшемуся, и в коридоре зашумело минут на двадцать.

Окончательно стихло примерно через час, после чего господин полковник все-таки наведался ко мне.

– Представляете, штабс-ротмистр, вашу камеру с соседней спутал, – поделился он казусом. – Я же вчера ваш ключ пометил, а тут – на тебе! Скрип есть, а дверь не открывается! Скриплю себе, скриплю… Зато, говорят, за Волынского «Станислава» пожалуют, – задумчиво покрутил князь ус.

– Вы бы и в остальные камеры наведались, все дела бы раскрыли, – поддакнул я.

– Рад бы, но обязан уйти раньше дамы-с! – Горделиво поднял он подбородок. – Дабы нас с ней ничего не связывало, и по обществу не пошли пересуды.

– А как она без вас из тюрьмы выйдет?

– У нее бумага с большой государевой печатью, кто ж ее задержит, – отмахнулся гусар. – Как вчера зашли, так и выйдем. А вам, штабс-ротмистр, желаю удачи всенепременно!

С чем и отбыл, вновь закрыв за собой.

– Пакет надо было отдать, – чертыхнулся я, разглядывая картонный вещдок на полу.

Не то, чтобы не возникли вопросы, откуда на мне мундир – гусар, он всегда гусар, что за глупости!.. А вот посторонний предмет в камере… Впрочем, замочу в воде и тихонько смою – хоть какое-то дело.

Разорвал пакет на кусочки и с некоторым удивлением уставился на звякнувший о бетонный пол крохотный блестящий ключик – ну такой, знаете ли, характерный. От наручников…

– Выпустите меня! – Ударило по ушам женским криком. – Кто-нибудь! На помощь!

– Семнадцатая камера, угомонитесь немедленно! – Ответили грубым голосом охранника.

– Вы не понимаете, это ошибка! Спросите князя Давыдова! Я ни в чем не виновата!

– Тут все – ни в чем не виноваты! – Веско сообщили ей в ответ.

– У меня охранная грамота!

– Так просуньте ее под дверь, дорогуша! – С издевкой произнес голос.

– Я не могу, я… Я прикована наручниками к постели… – Растерянно ответили.

– Мне что, к вам зайти?

– Нет. Нет, слышите?! Не смейте заходить!!! – Был полон паники голос дамы.

– Так! Либо вы успокоитесь, либо пущу газ!!

– Леди, я чуть позже схожу за князем. – Крикнул я в вентиляцию.

– Самойлов, вы то куда? Вам дорога – только на плаху.

– Как на плаху?! Он должен дойти до Давыдова, его сейчас нельзя казнить!! – Искренне волновалась леди.

Наверное, переживая за мою жизнь искренней, чем все люди мира.

– Самойлов! – Тут же гаркнул другой, незнакомый голос. – На выход.

Дверь ловко отомкнули, отразив троих хмурых чинов с мундирами охранки на пороге.

– Господа, – встретил я их при полном параде и звучно щелкнул штиблетами.

Мужчины резко отшатнулись и ошарашенно уставились на мои погоны.

– Штабс-ротмистр ДеЛара к вашим услугам.

– А где Самойлов? – осторожно заглянули они в камеру.

Арестантская роба лежала под матрасом, не смущая взор – там же, где и остатки пакета. Поэтому взгляду надзирателей досталась идеально чистая комнатка с офицером посередине.

– Я – Самойлов. А еще княжич ДеЛара, Юсупов, Шуйский и Борецкий. Но главное – офицер лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка. И вы тратите мое время. – Жестко посмотрел я на замершие в ступоре лица.

Обошел их и невозмутимо пошел по коридору на выход.

– Стойте! – Спохватились позади.

Пробренчали наручниками, уронили их, тихо чертыхнувшись, а после невозмутимо взяли в почетный караул и продолжили движение.

– А вы позволите застегнуть на вас наручники…

– Нет.

– Но таковы правила…

Я резко остановился, заставив остальных сбить шаг.

– Вы уже решили, какую именно из княжеских фамилий решили оскорбить наручниками? – Повернулся к говорившему. – Вам что, недостаточно моего слова?

– Безусловно, ваше сиятельство…

– И впредь не забудьте про коня! – Возмутился я чуть тише. – Как можно – гусару и пешком!

– А тут потолки низкие…

– Только это вас и спасает, господа! Только это!

Было много шагов по каменным ступеням подземных переходов, ковровым дорожкам Арсенала и неровной брусчатке за Кремлевскими стенами. Под сильный и колючий ветер в лицо, мимо башен, соборов и церквей – по Варварке вниз, а далее вправо, на широкие парковые дорожки, припорошенные снегом. Маршрут подсказывали деликатным тоном, ненавязчиво сопровождая каждый шаг – их все еще было трое, кто вел от самой камеры вверх, к воздуху и серому небу. Но были и другие – беззаботно прогуливающиеся туристами, компаниями друзей и влюбленными парами – в одинаковых служебных ботинках охранного отделения, черных и тяжелых. Никого построенного.

На фоне белого снега и блекло-зеленой травы, алый мундир смотрелся каплей крови. И были те, кто к подобным контрастам привык.

Тринадцать человек дожидалось на пологой вершине паркового холма, наблюдая за моим восхождением холодно и терпеливо.

Еще один, четырнадцатый, в мундире моего полка, лежал без чувств поодаль, прямо на земле – рядовой Ломов приказ исполнил и дозвонился до каждого в его списке.

Иначе не стояли бы полукругом тираны и диктаторы, палачи и убийцы, вожди и теневые кардиналы, великие правители и угнетатели своих народов в сопровождении крайне раздраженного цесаревича Сергея Дмитриевича и абсолютно спокойного князя Давыдова – неправильного в своей бесстрастности настолько, что тираны кучковались чуть правее, стараясь быть ближе к Рюриковичу. Давыдов же стоял рядом с Ломовым, закрывая его тело от ветра и мелкого снега, и единственный смотрел не на меня – но на гостей, словно те могли сбежать.