Роман Савков - Не время для нежности [СИ]

— Босиком? — спросил он.

Ему бросили пару истертых туфель. В прошлой жизни — она мерещилась ему не более чем благостным сном — он бы даже не посмотрел на такие. Но поджатые пальцы на сбитых в кровь ногах буквально молили о том, чтобы их поместили хоть в какое-то подобие обуви.

Обулся, постоянно ожидая удара исподтишка — привык. Потом прошел в раскрытую дверь, поднялся по узким ступеням ведущей во двор лестницы. Солнечный свет ослепил его. Пришлось зажмуриться, чтобы не потерять и второй глаз.

Сзади толкнули:

— Не стой как истукан. На лавку иди — просохни. Или насиделся уже? — подозрительно усмехнулись басом.

Лау поплелся к широким щербатым поленьям, поставленным на попа у дома. Осторожно опустился на брошенную меж ними доску.

Челядь на двор старалась лишний раз не соваться. Если и выходил кто из построек, то старался держаться в тени навесов. Землянка, в которой пережидали жаркий день псы, привезенные Выворотнем с далекого севера, была прикрыта. Собаки не терпели яркого южного солнца и выходили на свежий воздух лишь ближе к ночи. У ворот стояла сторожка. Через окно было слышно, как кто-то неспешно рассказывал байку о своих приключениях на болоте: его постоянно перебивали на два голоса — он смачно, с оттягом, ругался в ответ, и словно бы нехотя продолжал рассказ.

Не сбежать: дом обнесен забором в человеческий рост. Если и успеет забраться на кирпичную кладку, через пики ему не перелететь — не птица. Пролезть между ними не получится, хоть и сдал хорошо на нервах. Мимо охраны проскользнуть в ворота?

Никчемная мысль. Для того они там и поставлены, чтобы не впускать и не выпускать кого не велено. Измордуют снова, руки свяжут… Морщась, он коснулся запястий: оставленные грубой веревкой шрамы горели огнем.

Даже если улыбнется ему удача, и случится вырваться за пределы владения — в чем Васер очень сильно сомневался, в теле болела каждая косточка, — куда податься ему? Мог бы укрыться в городских катакомбах, которые излазил, будучи еще мальчишкой, но долго ли там просидит? Питаться сырыми крысами и жуками, медленно превращаясь в кусок гнилой плоти, ему не хотелось — все одно конец предопределен заранее.

И не протянет он там долго. Чего уж таить — приукрасил собственные способности к выживанию. Выследят его твари — и двух дней не пройдет. Это в город, на улицы они мелкими группами выбираются, а там… Навалятся десятком, да сожрут вместе с костями.

Так может лучше здесь, не откладывая?

Поговорить с Лориани, рассказать все, как на духу…

Простит…

Доводилось Лау видеть таких «прощенных», когда вывозил их остывшие тела за пределы города. Еще до того, как занял место Смотрителя. Вдоволь успел помахать лопатой в ночи, пока молод был.

Один из мучивших его верзил скрылся в доме. Другой, подперев стенку плечом неподалеку, лениво ковырялся в зубах острой щепой.

— Знать, расплата твоя за жульничества пришла, — беззлобно бросил он, щурясь на солнышко, словно сытый кот. — Сколько раз ставку на бегах делал — все мимо. Пол состояния угрохал.

— Не велико оно было — состояние-то? Таким прихвостням, как ты обычно гроши на содержание назначают.

— Кусаться вздумал? Ну-ну… Пой, пока возможность есть. Не до тебя сейчас.

— Просто нет в тебе ни капли везения, — сказал Васер, потирая колено. — И ума, если всерьез рассчитывал разбогатеть, на азартных играх.

Зажмурился, ожидая обидного тычка под ребра, но бугай только улыбнулся. Сказал не глядя:

— Мяукай, мяукай… Скоро, как кот драный запоешь, когда господин Лориани прикажет от тебя избавиться. Сколько таких перевидал — все одинаково заканчиваете. И уж кто тут выиграет — увидим.

«А выиграет только тот, — подумал Васер, — на чьем сукне раскладывают карты перед игрой». Говорить это вслух он не стал не от того, что побоялся взбучки. А, пусть-ка сам дойдет до простейших истин, коли и вправду считает, что умнее хозяина. Личный опыт — учит вернее любого самого прославленного педагога.

Раньше Лау думал, как и этот недалекий умом верзила: планировал скопить достаточно деньжат и рвануть на восток, к побережью. Ни разу там не был, но побывавшие у моря люди рассказывали, что солнце в тех краях добрее, а об огненосных Скатах коренные обитатели давно забыли, как о страшном сне. У солоноватой воды зелень растет повсеместно, и люди предпочитают дневные прогулки ночным.

Слухи об исходах с болот, естественно, там мало кто воспринимал не полном серьезе.

Жизнь у воды считалась дорогим удовольствием — на то и копил. Года через три подсчитал состояние: серебром выходило под двадцать полновесных монет золотом. Ерунда, в общем. Хватит только на переезд.

А обустроиться? А Хозяину, как заведено, откуп отвесить? Пить и есть — тоже на что-то нужно.

Вот и получалось так, что ни гроша в карманах после всех положенных трат не оставалось. Снова шарить по чужим мошнам на рынках, как делал это в молодости, Лау не хотел. Перерос, можно сказать, заматерел и желал более спокойной сытной жизни.

Долго думал, как дальше быть. Расстраивало осознание, что копить придется до самой старости. Там ему уже будет не до побега, все мысли станут крутиться вкруг проблемы — как бы пережить следующую ночь и поднять немощное тело с постели.

И так бы жил он, горя не зная, потихоньку варясь в котле серых будней, да попался на глаза старый знакомец, с которым в детстве чистили кошельки уличных зевак. Ему бы сразу догадаться, на чье место метит прощелыга, а нет — поддался на уговоры, прельстился барышом.

У Бернарда имелся выход на алхимика, познавшего рецепт особенного зелья. Знай, подсыпай в корм избранному рысаку, от которого никто не ждет успеха, да делай ставку через подставное лицо…

Дела незамедлительно пошли на лад. За следующие полгода Васер Лау собрал состояние сравнимое с прежними накоплениями и рассчитывал в скором времени удрать из города. Конечно — не один, с Роксаной.

Не желая разбрасываться талантом гувернантки, он планировал узаконить их отношения, как только обоснуются на новом месте. Уж больно интересные вещи творила она в постели: жизнь коротка, и грех лишать ее части невинных удовольствий.

Но все оборвалось в единый миг, когда его грубо вырвал из сонной неги тяжелый дробный перестук армейских сапог во дворе собственного дома.

Лау подозревал, что однажды обман вскроется — исподволь готовился к провалу, но надеялся, что случится это не раньше, чем ноги его окунутся в белую пену и изведают морской прибой.

Однако судьба решила иначе. Его сдали. Обвинения не озвучивали — то исключительная привилегияЛориани, но и без заключения хозяина становилось ясно, что за пределы владения Васер выберется на чужих руках. Хладной тушкой укутанной в мешковину.