Дмитрий Осокин - Дракоши

«Шлеп-шлеп-шлеп.»

— Иринка, смотри!

— Ну и что это шлепает? Ты видел? — мать Ирина повернулась от входной двери.

— Слушай, а глюки могут шлепать? — спросил я, не сводя глаз со шкафа.

— Могут. Акустические глюки называются.

— Вон мой акустический глюк под шкаф заныкался. Позови-ка народ, а то скажете потом «Диме больше не наливать!» Я пока его посторожу тут.

— Как он выглядел-то? — спросила мать Ирина вполне серьезно — На крыску хоть похож?

— Похож, красноватенький такой крысенок, на трех лапках.

— Совсем, как мое кресло теперь! — не преминула вставить она, направляясь к большой комнате.

— Не совсем: у него еще и три шеи, и крылышки!

— Ну-у… - разочарованно протянула Иринка, — тогда это и не крысенок вовсе, а обыкновенный дракончик.

— Эй, мужики! — Она распахнула дверь в смех и гитарное бренчание — Идите все сюда Димка до крысиных дракончиков уже допился сидит, глюк под шкафом караулит!

— Больше ему не наливаем! — приговорил Княже.

— Нет, серьезно, идите сюда. Я сама слышала, как его глюк шлепал!

— Шлёпал кого? И по какому месту? — покачнулись от хохота вышедшие в коридор пьяные мерзавцы.

Трезвый как адамант под стеклом, я решил поторопить события и допустил тактическую ошибку.

— Не верите, магистры!? — стоя на одном колене у шкафа с заныкавшимся туда «акустическим глюком», я потянулся за шваброй, поудобней перехватив, ткнул, ручкой вперед в зловещую стивен кинговскую пустоту пространства между мебелью и полом.

Как и положено по Стивену Кингу, пустота оказалась наполнена ужасом. Несусветным. Точней, несозвучным. Дикое писклявое верещание на границе ультразвуковой области вдарило по ушам. Мой глюк выскочил на желтый свет.

Желтый, потому что Ирина включила в коридоре подпотолочный светильник с парой шестидесятиваттных ламп.

Я выронил швабру.

Элегантный и в полупьяном виде Кубик женственно взвизгнул и облокотился на Княже.

Вдумчивый Княже решил, что в этом хаосе не хватает мудрых старших товарищей и громко, в голос позвал свою маму.

Гнусная мелкая нечисть, вереща, проскочила мимо этих оболтусов в огромную, метров двадцать пять квадратных, кухню. Тёмную и страшную..

Из гостиной вышел Батюшка, посмотрел на сцену «шок, деморализация и капитуляция», отхлебнул из горла напоминающей воду жидкости, посетовал:

— Не знаю, что у вас тут случилось, но, Княже, если сюда и впрямь придёт твоя мама, от глюгов она поможет вряд ли, а вот тебе мало не будет! Минимум, тачку отберёт, а нам завтра что ж, на метро разъезжаться?

Эгоистичный голос мелочной правды жизни оказался тем, чего не хватало.

Эгоистичный голос мелочной правды жизни оказался тем, чего не хватало.

— Хм, — первым опомнился Княже, — да, насчёт мамы это я перегнул палку. Не место ей здесь.

— Ну и кинь её кому-нибудь, гнутую эту палку! — деловито посоветовала МатьИрина, — а сам быстро взял у Димули швабру и общее руководство! А то упустили живность!

— Это неправильная живность, — прекратил отвратительно повизгивать Кубик, чтоб не икать, выпил жидкости напоминающей цветом воду из Батюшкиной бутылки «Смирновской», — это научно-техническая живность. Гляньте, нечто типа соляры на вид!

Он указал на свои многосезонные варёные джинсы: на уровне колена, где его коснулся мой глюк, было пятно. Я бы сказал, как от машинного масла.

Собственно я об этом и сказал.

— Это меняет дело, нет такой техники, которую не смогли бы раздолбать большевики! — обрадовался Батюшка, которого ввели в курс дела о «глюках Димона», — или продать демократы… а то нагнали мистики, антихристы!

Подумав, мы решили, что моя тактическая ошибка в порядке вещей. Это только всякие нерусские люди начинают войны Перл-Харбором а заканчивают сокрущающими Хер-Вам-Сима-в-Ногу-Ссаки. Русские (и примкнувший к ним Княже) начинают с Брестской крепости! А заканчивают, минимум, Берлином. Если бы с нами был Хиба — дошли бы до Нью-Йорка.

— Вообще-то, — удивил нас глубиной эрудиции Кубик, — лучше всего начать войну, попалив свою столицу. Тогда дальше убежим, как ошпаренные мимо Берлина — и прямо до Парижа!

— Но-но, — верно поняла ход геростратовской мысли Ирина, — квартиру я вам жечь не дам!

— Мужики, а окна и балкон в кухне точно закрыты?

Кто не верит — идёт на Тверскую дом восемь, смотрит (если мнихи позволят), балконы там действительно по кухням. И даже в сортирах небольшие — хотя для сортиров, так и огромные! — окна с вентиляторами.

— Да, точно. Холодает же ночами, ты не замечал? — успокоила мать Ирина.

После краткого совещания контингента по принуждению моего «технического глюка» к доброму сотрудничеству и дружбе, сформировавшийся корпус миротворцев вынес хоровой вердикт:

— Тогда попался, болезный!

После короткой дискуссии вооруженных кто чем сил по принуждению к дружбе, было решено не накрывать дракошу ведром, как предложил было Княже («Э, э! А как же мы будем тогда с ним знакомиться?» — резонно возразил кто-то), а связать ремнями, предварительно закрутив в Иринкину шаль.

Свет в кухне зажигался из коридора, что значительно упрощало дело. Мы, как субъекты крестьянских бунтов, вооружились подручными предметами — Княже взял швабру, Иринка — совок, а Батюшка на растопыренных руках приготовил к запуску шаль своей бывшей благоверной. Кубик зажал в руке пустую бутылку из-под «Гуцульской».

— Э, люди, только вы совком и стеклом-то не переусердствуйте, не прибейте животное! — я все с тем же веником в руках должен был, по диспозиции, пропустить всех вперед, оставшись в дверях, — на меня возлагалась ответственность за возможный дракошин побег.

Группа захвата сосредоточилась у двери, я зажег свет, и мы ввалились в кухню. Дракоша неподвижно висел в воздухе у окна на уровне форточки и лапками пытался справиться с защелкой. Батюшка в прыжке метнул шаль, по инерции влетел головой в посудницу и выключился из дальнейшей охоты. Оглушительно зазвенело. Однако у Батюшки, чье бренное тело оказалось почти скрытым под фарфоровыми дребезгами, были верный глаз и ловкие руки — и шаль угодила как раз в зависшего дракошу, лишив его преимущества в воздухе: тварь спикировала, стукнулась об угол подоконника, перевернулась и шмякнулась на пол, но тут же вновь оказалась на лапках.

Начался совершеннейший хоккей. Дракоша, пища на сверхвысоких, с умопомрачительной скоростью носился по полу, волоча за собой шаль, а тройка нападающих — Иринка, Княже и Кубик — пыталась оглушить его совком, шваброй и пустой бутылкой соответственно. Мне оставалось только прикинуться Третьяком, что я и сделал.

По-вратарски перехватив веник, я начал вполне профессионально отбивать им дракошу от двери-ворот. Конечно, в кухнях ленинградских домов такое развлекалово было бы невозможно, но тут, благо позволяла площадь, игра пошла очень азартно, причем табуретки добровольно взяли на себя неблагодарную роль ломающихся клюшек. Отчетливо помню, что мне почему-то и в голову не пришло просто закрыть дверь. Дракоша гнуснейше пищал на одной ноте, нападающие промахивались, разрушая мебель, а Батюшка приходил в себя на полу под посудницей. Впрочем, он, как я заметил краем глаза, оклемался уже вполне достаточно для того, чтобы стряхнуть с себя осколки и начать придавать окружающему хоккею элементы заокеанской грубости. С загадочной улыбкой на еще бледных губах Батюшка, сидя, вошел в амплуа защитника и начал протягивать ноги, — и всякий раз кто-то из тройки нападающих неминуемо падал.