Анна Семироль - Офелия [litres]

– Какая химия? У вас же ее еще нет!

Питер напустил на себя важный вид, скрестил на груди руки – как обычно делал отец, когда раздавал указания нанятым рабочим.

– Мне и Кеву Блюму как лучшим ученикам средних классов позволили посетить химическую лабораторию. И там немного бахнуло, – торжественно провозгласил он. – Не веришь – спроси у Кевина, он подтвердит.

То, что Кевин подтвердит любую чушь по его просьбе, Питер даже не сомневался. Еще в начальной школе приятели заключили договор, по которому друг всегда помогал другу. Даже враньем, если оно было безобидным.

– Мама будет в восторге, – пронудела Агата и вернулась на скамейку к обсуждению модного журнала.

Питер уселся на низкую ограду из дикого камня и достал из сумки блокнот и карандаш. Вряд ли в присутствии сестры кому-то могло прийти в голову обижать младшего брата, потому мальчишка чувствовал себя в безопасности. В ожидании известного всему маленькому Дувру роскошного серебристого автомобиля семьи Палмеров, Питер любил порисовать. Получалось у него неплохо, иногда даже одноклассники просили изобразить героя любимых фильмов или мультиков. В хорошем настроении Питер рисовал им целые комиксы – когда смешные, когда страшные. Нарисованную вчера на промокашке девочку-цветок мальчишка спрятал в ящик стола в своей комнате. Он был уверен, что картинка помогла ему ответить у доски, и решил считать ее своим талисманом. А сейчас, в ожидании отъезда домой, он быстренько набросал в блокноте длинноногого-длиннорукого Уимзи, похожего на паука-косиножку. И пририсовал ему нос картошкой. Полюбовался рисунком, усмехнулся и спрятал блокнот обратно в сумку.

Агата всю дорогу до дома нудела, что Питер смердит как профессиональный чистильщик обуви. Когда брат ловко поддел ее вопросом, видела ли она чистильщика обуви хоть раз вживую, а не в черно-белом кино, сестра надулась и бубнить стала потише.

«Стоит ли раздувать такую драму из-за того, что какие-то придурки испачкали меня гуталином? – размышлял Питер, глядя в окно на проплывающие мимо равнины с пасущимися стадами коров и овец. – Голову помыть – несколько минут, а Агата может гундеть часами. Неужели ей больше нечем заняться, не о чем поговорить? С подружками она вряд ли мою голову обсуждает. А со мной – одни нравоучения. Раньше она не была такой противной. Если так люди взрослеют, то ну и дрянь же это ваше взросление. Но Ларри-то не такой зануда. Хоть и будущий адвокат. Может, зря говорят, что на адвокатов учатся только зануды?»

Шины серебристого «роллс-ройса» мягко зашелестели по грунтовой дороге: автомобиль свернул с трассы к усадьбе Палмеров. Исчезли бескрайние луга, скрытые за зелеными насаждениями и деревенскими домами, с гвалтом помчались за машиной грязные и покрытые колтунами местные собаки. Питер улегся на заднем сиденье во весь рост и сквозь прикрытые веки расслабленно принялся наблюдать, как сменяют друг друга светлые и темные пятна на потолке авто. Когда светлые блики пропали совсем (солнце закрыла аллея из вековых дубов и кленов), Питер медленно досчитал до двенадцати. И как раз на счет «двенадцать» машину слегка качнуло: они прибыли домой.

Питер вышел из авто, помахал рукой Тревору и помчался к дому по дорожке, мощенной белым камнем. Надо было помыть голову, пока Агата не наябедничала маме.

– Здорово, Пит Щас Мимо Пролетит! – окликнул его со стороны цветника звонкий голос.

Так рифмовать его имя мог только один человек в мире – самый близкий друг Питера, Йонас Гертнер. Конечно, Питер тут же остановился и замахал рукой:

– Привет! Ты чего там делаешь?

Из зарослей, образованных мамиными розами и клематисами, выбралась худощавая фигура в синем рабочем комбинезоне на голое тело и дурацкой красной бейсболке, венчающей нечесаную копну светлых волос. Йонас прищурил зеленые, как у кошки, глаза, снял с правой руки перепачканную в земле перчатку и протянул ладонь Питеру.

– Держи привет, – слегка растягивая гласные, произнес он. – Ночью в саду кой-чего попортило, шпалеры завалились. Вот чиню.

– А меня гуталином намазали, – усмехнулся Питер. – Бегу отмываться, пока не разразилась буря посильнее ночной.

– Ах-ха, миссис Палмер могет! – расхохотался Йонас. – Давай я воды из пруда черпану, и мы тебя в два счета в ведре отмоем? Только сперва я прилажу эту хреновину на место.

Он подмигнул Питеру и снова нырнул в розовые заросли. Мальчишка в очередной раз удивился способности друга лазить в самые дебри колючих кустов и выбираться обратно без единой царапины. Как-то Йонас сказал ему, что он настолько страшный чувак, что шипы на стеблях в ужасе втягиваются при виде него. Питер почти поверил.

– Я переоденусь, и… – Питер запнулся: идея утащить воды из пруда и приурочить к этому рассказ про девчонку показалась ему отличной. – И это, вернусь. Ты меня тут дождись, не уходи.

– Ах-ха, – донеслось из колючих джунглей.

Через пять минут Питер в шортах до колен, старенькой серой рубахе и кедах с вытертыми до потери цвета носами уже помогал Йонасу прилаживать на место последнюю шпалеру.

– Пит, держи ровнее, – прикручивая раму толстой проволокой к столбу, распоряжался Йонас. – Потерпите, ребята. Сейчас мы тут доколдуем – и вам снова будет хорошо. Эй, Фламментанц, ветки вверх! Вилли, чего разлегся? Сейчас я тебя подсажу, погоди минутку.

Манера тринадцатилетнего Йонаса разговаривать с цветами как с приятелями Питера уже давно не удивляла. Он как-то сразу привык к странностям юного беженца с материка. Йон появился на пороге дома Палмеров три года назад: худой, чумазый, остроносый и веснушчатый, в одежде с чужого плеча и с тощим рюкзаком.

– Здравствуйте, – очень спокойно и вежливо проговорил он. – Меня зовут Йонас Гертнер, и я ищу работу. Умею ухаживать за растениями и плотничать. Я сирота, прибыл с той стороны пролива. Документы в порядке, я зарегистрировался. Живу в этой деревне с теткой. Вот…

Миссис Палмер сказала «да», только услышав о растениях. Мистер Палмер долго изучал протянутые мальчишкой бумаги – одну потрепанную, облепленную разноцветными печатями и штампами, вторую новую, только на днях выданную. Агата и Питер исподтишка рассматривали гостя, Ларри на правах почти взрослого смотрел на мальчишку прямо и что-то спрашивал про…

– Пит, молоток подай, – прервал поток воспоминаний Йонас. – И пару гвоздей. Вон тех, ах-ха. И чего молчишь? Кто тебя гуталином угостил?

– Да пара придурков, – вяло отмахнулся Питер, протягивая Йонасу молоток с гвоздями. – Обычные школьные разборки.

– А я бы им сумки поджег за такое, – приколачивая раму шпалеры на место, произнес Йонас. – Или на разлитую краску усадил.

Питер вздохнул и промолчал. «Я бы» он не любил. Звучало как мораль. Хорошо, что Йонас никогда не говорил, что надо быть сильнее, круче, давать в нос за любую провинность и все такое. Но его «я бы», хоть было и мягче, тоже царапало. Хорошо говорить, когда ты легкий, шустрый, проворный и бегаешь быстрее всех в округе.