Анна Гурова - Мастер иллюзий [СИ]

– То есть, надо понять, какие мотивы у Вселенной, что ли? – рискнула я задать вопрос. – Зачем материя сама себя творит?

Антонина фыркнула.

– Странно слышать такие неграмотные вопросы от ученицы четвертого года! «Зачем» – это из области философии. У художника может возникнуть только один вопрос – «как»?

Ну вот, разозлилась. Антонина всегда злится, когда ученики тупят. Снова вытащила свои сигареты, щелкнула зажигалкой. Настоящий учитель дзэн помог бы ученикам решить загадку с помощью удара бамбуковой палкой по голове. А у Антонины вместо палки – эти чертовы сигареты. Что за дрянь она курит – «Приму», что ли?

Вонючий дым раздражал и сбивал с мыслей. Что за свинство! Все экзамены уже сданы, один ЕГЭ чего стоил, – и теперь все рушится из-за единственного, второстепенного, никому не нужного зачетика по пленэру…

– Антонина Николаева, курить – здоровью вредить! – не выдержав, с вызовом сказала я.

– Что?!

– Вы бы не могли погасить папиросину? Мне дым мешает думать!

– Ангелина! Сейчас я скажу, что тебе мешает думать – это твое невыносимое…

– Вы загрязняете окружающую среду и разрушаете свой организм, – неожиданно поддержала меня обиженная Люда.

– Ах вы экологи недоделанные…

– Я понял! – вдруг громко выпалил Костик.

От неожиданности все мгновенно замолчали.

– Да… организм…природа… – быстро, сбиваясь, как будто не находя нужных слов, понес Костик. – Организм – он так же совершенен, как природа… Когда человек заболевает, задача врача – вернуть ему здоровье, то есть природное состояние, в котором он был до болезни… Никто не пытается переделать человеческий организм, сделать его лучше, чем он создан природой, сделать из него нечто иное! Вывод – материя совершенна. Никто не может переплюнуть природу. В медицине это аксиома – так почему же мы пытаемся улучшать материю своим убогим, ущербным творчеством? Разве не ясно, что эта задача не просто невыполнима – она в корне неправильна!

Антонина слушала его с большим интересом, наклонив голову набок. Как будто он пока говорил все верно, а она ждала, в какой момент он собьется.

Костик замолчал, захлебнувшись потоком слов, и взмахнул руками, словно призывая нас в свидетели.

– Посмотрите, как тут красиво!!! Какое я имею право со своим жалким творчеством, со своей убогой фантазией – вмешиваться в это ?! Что я могу к этому добавить?

– Вот и подумай, что, – невозмутимо предложила Антонина.

– Ничего! – с глубокой убежденностью заявил Костик. – Только испортить!

– Не сдашь зачет – не получишь диплома.

– И не нужен мне ваш диплом! Я все-е понял…

– Что ты там понял? – утомленно спросила Антонина.

– Я никогда больше не буду заниматься Чистым Творчеством!

Услышав эти ужасные слова, мы все просто окаменели. Это уму непостижимо! Добровольно отказаться от Дара творения! Дара, который мы все были с детства приучены считать величайшим благом на свете!

Костик раскраснелся, глаза его сияли.

– Чистое Творчество – это ложный путь! – заявил он, торжественный, как пророк.

– Тогда топай отсюда, – холодно сказала Антонина.

Костик даже не обиделся на нее – весь в своих переживаниях, он махнул нам рукой, развернулся и вскоре исчез среди деревьев. Мы с Людой обменялись испуганными взглядами – только теперь стало ясно, что на полянке происходит что-то действительно серьезное.

– Костя! – растерянно окликнула его Люда. – Ты что? Вернись!

– Не останавливайте его, – буркнула Антонина. – Передумает, сам явится.

Я почему-то подумала – не, уже не передумает. Мне показалось что и Антонина это понимала, но вслух, она, конечно, такое не скажет.

Учительница поглядела на часы.

– Остается двенадцать минут. Девочки, готовьтесь быстрее!

Вот и второй незачет. Скоро будет и третий – Галушкина, ясное дело, не сдаст. А я? Что можно придумать за одиннадцать с половиной минут?

Быстро – сосредоточиться, мыслить логически. Что Антонина имела в виду, говоря: «Всмотритесь, как материя творит сама себя»? Зачем мы пришли именно в парк? Из аудитории что – не видно?

Антонина опять мнет сигареты… Она сильно изменилась за последние месяцы – ссутулилась, усохла, даже ростом, кажется, уменьшилась. Что-то ее гнетет. Не заболела ли?

Болезнь – отклонение от материи идеальной формы. Вылечить болезнь – вернуть материи то состояние, которое она сотворила себе сама…

А что, если из потомственного мастера Костика Малевича, выйдет, например, врач? Тоже в своем роде призвание…

Черт, опять лезут посторонние мысли! Думать о лесе! Но думалось о том, что вчера позвонила Эзергиль и предложила встретиться. И не перезвонила. Эзергиль объявилась недавно после почти полугодового отсутствия: сказала, что учится в универе на математической лингвистике – господи, туда-то ее как занесло… Нет, думать о лесе! Об Удельном парке, где мы сейчас находимся. О Саше Хольгере… Все, это финиш. Теперь я буду думать только о нем.

Ох, зачем мы только поперлись в этот парк?! Надо было пойти на Елагин остров. Нет, здесь, конечно, чище, безлюднее, первозданная полудикая природа… но и навязчивые воспоминания. На самом деле, это просто атавизм. В позапрошлом году, когда я была страстно и безнадежно влюблена в Сашу Хольгера, я мечтала, как в начале мая он пригласит меня в этот парк на свидание. Нежные весенние березки казались мне наилучшей декорацией для нашего чувства, которое я сама себе выдумала. Примерно тут – чуть дальше к шоссе, – я потом убегала от мэтра Погодина, коварно принявшего Сашино обличье.

С тех пор многое изменилось. Я давно разлюбила Сашу – вот честное слово, появись он тут, и даже сердце не затрепещет! Да и не виделась я с ним чуть ли не с прошлого сентября. Мама вроде бы поругалась с тетей Наташей, и они больше не приглашают нас в гости. Но все равно, меня каким-то невидимым магнитом тянет в те места, которые я в сердце связывала с Сашей. Это похоже на погасшую звезду. Самой звезды уже нет, а свет все идет, идет…

– Геля! – пробудил меня рык наставницы. – Не спи! Осталось три с половиной минуты! Девочки, ну что вы какие-то заторможенные?

– У меня сегодня ничего не получится, – сдалась я. – Когда можно пересдать зачет?

– Нет, погоди. Ты у меня так просто не отвертишься! Поняла, в чем состоит задача?

– Смотреть и слушать, как материя творит сама себя, – неуверенно сказала я.

– Так что тебе мешает?!

– Ну… посторонние мысли. Знаете, такой шум и хаос в голове…Это как помехи – уши слишком близко к мозгу, ничего не слышно.

Галушкина опять захихикала.

– Тебя уже четыре года учат контролировать мысли, – устало сказала мне Антонина.

– Тут, наверно, место неудачное. Фон…

– Гелечка, ну так нельзя! Ты пойми – чтобы в тебя нечто попало извне, надо чтобы ему было куда попадать. А если все твое существо забито пустыми, бестолковыми мыслями, то все твое творчество станет не более чем их отражением.