Макс Фрай - Желтый

– А свойства материи вашей распрекрасной Этой Стороны таковы, что большинство наших, оказавшись там, за одну ночь превращаются в голодные тени и к утру истаивают без следа, как и память о них здесь, дома, словно бы не было такого человека никогда, – вставляю я. – Одно время всерьез на это сердился и считал Эту Сторону своим личным врагом.

– Это ты лихо, конечно, – укоризненно говорит Кара. – Нашел себе врага.

– Ну а кто она, как не враг, если губит лучших из лучших, тех, кто оказался способен сделать шаг в неизвестность? – так я тогда рассуждал. Сердился ужасно, пока до меня не дошло, что это она не нарочно. Нет никакого особого злодейского намерения. Просто – ну, получается так. Долбаные свойства долбаной материи, руки поотрывал бы тем, кто такое придумал, да некому их отрывать. В общем, на этом фоне фальшивые судьба и память – еще очень гуманно, практически выигрыш в лотерее, вот что я тебе скажу.

– К тому же на первом уровне забвения фальшивые судьба и память довольно хрупкие, быстро разлетаются в пыль от света Маяка, – подхватывает Кара. – Иными словами, жертвам забвения первого уровня во все времена, при всех смотрителях обычно удавалось рано или поздно благополучно вернуться домой. На то, собственно, и Маяк. Я имею в виду, его именно для решения подобных задач и построили. Точнее, изобрели метод и стали практиковать.

Тони нетерпеливо кивает и спрашивает:

– А когда ваши приходят сюда и за каким-то хреном выезжают из города, это уже второй уровень забвения?

– Да. У нас всегда считалось, что покинуть пределы пограничного города – практически самоубийство. Безнадежный вариант. Тогда Другая Сторона, то есть ваша реальность заберет тебя навсегда. Новая память и новая судьба будут примерно такие же прочные, как у тех, кто родился здесь. Если даже вернешься в пограничный город и увидишь свет Маяка, он тебя скорей напугает, чем привлечет. Однако совсем недавно выяснилось, что это не обязательно так…

– Вот об этом я как раз знаю, – улыбается Тони. – Мой двойник был так счастлив, когда один такой путешественник смог вернуться домой, что история досталась мне целиком, с подробностями; я даже любимый разделочный нож окрестил Блетти Блисом в честь того везучего чувака. Собственно, тогда-то все и началось – я имею в виду, мои почти вымышленные прогулки по разным далеким городам. Тони Куртейн так яростно, страстно хотел, чтобы свет Маяка стал виден во всем мире, что мне пришлось расстараться, хотя запрос, с моей точки зрения, выглядел крайне невнятно: поди туда, не знаю куда, и сделай немедленно хоть что-нибудь! Впрочем, я не в накладе. Выиграл гораздо больше, чем мог вообразить. И продолжаю выигрывать, день за днем. Удивительный опыт: сам не знаешь, что делаешь, и при этом оно получается. И весь мир почему-то ликует вместе со мной, как будто ему всегда только этого и было нужно – озариться светом нашего Маяка. Невероятная все-таки штука – моя жизнь!

– Это да, – говорим мы хором, все трое, хотя Нёхиси, по идее, Тониными прогулками уж точно не удивишь. С другой стороны, он уже довольно долго здесь с нами, успел худо-бедно сжиться с концепцией, что для человека многое невозможно; собственно, вообще почти все. И научился искренне восхищаться нашей способностью это самое невозможное регулярно совершать.

То ли по этому поводу, то ли просто потому, что наконец-то готово, Тони разливает по стаканам горячее гранатовое вино, главный хит нынешнего холодного ноября, который едва перевалил за середину, а мне уже кажется, царил в наших краях вечно, никаких иных времен года здесь отродясь не было, ничего, кроме бесконечного ноября. Но это совсем не трагедия – в те редкие, но ослепительные моменты, когда у вас в руках оказывается тяжелая глиняная кружка, а в ней – горячее гранатовое вино с корицей и толченым мускатным орехом. А еще, вероятно, измельченными перьями из ангельских крыльев, слюной саламандр и сушеными хвостами драконов; зная Тони, совершенно не удивлюсь.

Тони терпеливо ждет, пока Кара распробует его угощение, сделает большие глаза и скажет положенное в таких случаях: «Ого!» Только после этого спрашивает:

– А когда кто-то из ваших, потерявшихся здесь, на Другой Стороне, увидит во сне Маяк, который горит не зловещим синим, а притягательным желтым светом, это совсем трындец?

– Если просто увидит, ничего страшного. Трындец наступит, если пойти на свет, дойти до конца, переступить порог Маяка и оказаться – ну, как бы дома, – мрачно говорит Кара. – А потом проснуться там, где уснул накануне. И вот тогда – все. Третий уровень забвения; строго говоря, это даже забвением не назовешь. Скорее уж окончательным превращением в самого настоящего человека Другой Стороны, с одной-единственной, раз и навсегда определенной судьбой. О прежней уже даже во сне не вспомнишь. Потому что не о чем вспоминать.

– То есть в одного из нас превратиться, – ехидно подсказываю я. – О ужас, ужас, ужас!

– Не смешно, – огрызается Кара. – «В одного из нас», понимаете. Какой из тебя человек.

– Ну, такой. С некоторыми причудами. Но это здесь вполне обычное дело – причуды. Каждый желающий может ими обзавестись.

– Кончай дразниться, – неожиданно вмешивается Нёхиси. – Даже мне очевидно, что для человека с изнанки окончательно стать одним из здешних – непростая судьба. Не каждый с таким испытанием справится. Да возьми хотя бы себя – каково тебе приходилось, когда возвращался в человеческое состояние? Даже я как вспомню, так вздрогну, а ведь был просто свидетелем, на своей шкуре не испытал. Хорошо все-таки, что ты сжег свои имена!

На этом месте впору бы взвыть: «Что я наделал», – и бегом бежать к Стефану с криком: «Я передумал, оставляем как есть!» Но я, конечно, никуда не бегу. И даже не особо сокрушаюсь о своей врожденной неспособности вовремя отступать.

Вместо этого залпом допиваю гранатовое вино, подкидываю кубики до самого потолка, ловлю на лету, припечатываю ладонью к доске, некоторое время укоризненно смотрю на выпавшие мне сиротские «два-один» – это как вообще называется? Кто допустил? – и наконец говорю Каре:

– Извини, дорогая. Конечно, он прав. А я… Скажем так, зато я красивый. Ну чего ты хихикаешь? Ладно, условно красивый. В рамках некоторых эстетических концепций… Вымышленных эстетических концепций, твоя взяла.

– Все-таки у тебя совершенно удивительная манера дискутировать, – качает головой Кара. – По-моему, тебе важно не столько настоять на своем, сколько просто не дать собеседнику вставить ни слова. Лучше уж ты сам от его имени себе возразишь, сам себя переспоришь и переубедишь.

– Ну так просто я лучше всех это делаю. У остальных переубедить меня обычно не получается. Соглашаться с собой не так обидно, как с кем-то другим.