Галина Липатова - Удача близнецов [СИ]

В часовне Каса Гонзалез в нишах стояли маленькие раскрашенные глиняные статуэтки, очень старые, возможно, даже старше, чем нынешнее семейство Гонзалез. Они были очень условными, имели в общем-то одинаковые черты нарисованных лиц, только у Мастера и Судии были еще бороды и усы. Хранитель был изображен в виде белого единорога с позолоченным рогом. Дева в красной мантии держала в одной руке меч, а в другой – лилию, Мать в зеленых одеждах держала яблоко и чашу, Судия в черном был вооружен свитком и весами, а Мастер в синем – молотком и веретеном. Статуэтки содержали в порядке, старательно обметая с них пыль и подновляя, если требовалось, на них лак. Посередине, на сердцевине аканта, на бронзовой цепи висела лампада, и в ней мерцал крошечный огонек. Перед стеной с нишами стоял маленький алтарь из грубовато обтесанного известнякового блока, а у входа на полке – несколько глиняных подсвечников, коробочка с фитилями, закрытая плошка с благовониями, кацея и кувшинчик с маслом.

Жиенна проверила, много ли масла в лампаде, потом открыла коробочку с благовониями. Там оказался, конечно же, не настоящий олибанум, а смесь можжевеловой смолы, можжевеловых же опилок и самого дешевого олибанума, скатанная в шарики. Для такого благовония не требовались угли, эти шарики можно было просто положить в кацею и зажечь, что инквизиторка и сделала. Бласко поставил на алтарь две свечи и опустился на колени. Жиенна обошла часовню по кругу, неся перед собой кацею. Ароматный дым окутал близнецов и начал медленно подниматься вверх, под балки высокого потолка. Пройдя пять кругов, инквизиторка поставила кацею на алтарь и тоже преклонила колени.

Молились они долго, по всем правилам молитвенных бдений, практикуемых паладинами и инквизиторками. Бласко не очень-то любил духовные практики и старался по возможности избегать их, кроме тех, что были обязательными к исполнению. Но сейчас он подошел к этому со всей серьезностью, и выполнял не просто обычное молитвенное бдение, а полное храмовничье, о котором совсем недавно, перед самым отпуском, рассказал младшим паладинам наставник Теодоро, сам бывший храмовник. Пояснил, что это, конечно, для не-храмовников необязательно, но перед важным делом очень желательно. И Бласко решил, что хуже не будет уж точно, если он исполнит полное храмовничье бдение. Конечно, на сон останется очень немного времени, но он чувствовал, что лучше недоспать, но помолиться как следует, чем выспаться, а потом… Что «потом», он не мог бы сейчас сказать, но предчувствие было нехорошим. Паладин даже пожалел, что все-таки настоял на своем, а не рассказал бабушке обо всех выводах и подозрениях.

Утром встали пораньше, хоть, конечно, после ночного бдения и очень хотелось спать. Бласко, чтобы взбодриться, даже побежал окунуться в озеро. Когда выскочил во двор в одних нижних панталонах, обнаружил, что так рано встал не только он. Дядя и конюх уже готовили Гнедка к важному делу, проверяли подковы и упряжь, уже стояла и двуколка для бабушки, в которую запрягали смирного толстенького пони.

Пока Бласко освежался, Жиенна подошла к дяде поговорить о снаряжении, и когда паладин вернулся одеваться к завтраку, бабушка ему принесла и высокие яловые сапоги с отворотами, и кожаные наручи, и даже простеганную войлочную шапочку. Шапочку, конечно, паладин надевать пока не стал, но сложил и спрятал в карман. Жиенне же приготовили полный колчан хороших стрел, лук в чехле и снаряжение кузины Стансы – кожаные наручи с тиснением, кожаную же жилетку на шнуровке и особые перчатки для стрельбы из лука.

Сразу после завтрака все и выехали – Бласко на Гнедке, дядя Эрнандо на здоровом мерине, помеси салабрийского тяжеловоза и верховой дельпонтийской лошади, бабушка в двуколке и Жиенна на мерине Бласко (бедняга Лютик всё еще прихрамывал), а за ними на телеге – экономка, управляющий и еще несколько слуг.

Когда доехали до Каса Роблес, то близнецы и бабушка с дядей поднялись к дому проведать мэтра Роблеса и Кармиллу. Алхимик выглядел совсем неплохо – Кармилла постаралась свести его синяки. Сторож Симон тоже вышел встретить гостей, опираясь на палку. Трое молодых поселян – те самые, кого Бенито и Ксавиер отправили охранять Роблесов – гостям обрадовались, а новостям еще больше, ведь теперь, когда Ибаньеза арестовали, они могли вернуться в Три Оврага и поучаствовать в таскании. Кармилла поблагодарила сеньору Людовику за подарки, но от предложения поехать в село на праздник отказалась. Мэтр Роблес тоже не проявил такого желания, а настаивать никто не стал.

Отъехав от Каса Роблес, бабушка сказала:

– Надо же, выходит, молодой Роблес заделал бастарда… Не в браке оба, так что ребенок может и наследником считаться. Ох, другие гидальгос будут недовольны! Мало того что поселянка, так еще и ведьма.

– Старому Роблесу, полагаю, на это наплевать, – хмыкнул дядя. – Он и сам-то... Не женился, потому что простую поселянку любил и с ней открыто жил. Если бы у них ребенок хоть один выжил, то объявил бы его наследником. А мнение остальных гидальгос, и даже дона Фонтеса, старый Роблес на одном месте вертел. По закону без разницы, от дворянки ли дети, или нет, если они признанные. А Кармилла – баба красивая, заботливая и Лопе, похоже, любит. Чего ж еще хотеть. Правда, ведьма… да ребенок, может, и не унаследует ведьмовство. И потом, она все-таки ведьма правильная, не то что Салисо, тьфу-тьфу-тьфу!!!

И дядя поплевал через плечо, заодно на всякий случай скрутил фигу и показал ею в ту сторону, где располагалась усадьба сеньоры Салисо.

Бабушка на это ничего не сказала, и Бласко с Жиенной предпочли тоже промолчать. Впрочем, с дядей они были полностью согласны.

В Трех Оврагах собралось уже много народу. Распорядители, выбранные из числа уважаемых поселян, рассаживали гостей на помостах. Сеньорам Гонзалез и Жиенне достались одни из лучших мест – на самом верху под полосатым тентом, рядом с другими сеньорами. Была там и сеньора Салисо со своими детьми. Пресловутые близнецы Салисо, Лаиза и Луиз, при ближайшем рассмотрении оказались некрасивыми худущими молодыми людьми лет около тридцати, с выдающимися салабрийскими носами, узкими длинными лицами, квадратными челюстями и оттопыренными нижними губами. Будучи представлены Жиенне и Бласко, они посмотрели на них с подозрением, завистью и спесью. Скользнув взглядом по экипировке Жиенны, Лаиза Салисо, сама снаряженная точно так же, сказала через губу:

– Собираешься попытать счастья в турнире? Ну-ну… Тебе здесь придется тяжко.

– Отчего бы и не попробовать? – включила свою безотказную улыбку Жиенна. – Дома я числюсь среди лучших лучниц Ковильяна.

И она нагло посмотрела прямо в глаза Лаизе, продолжая мило улыбаться. У тощего и мрачного Луиза от этой улыбки вдруг разгорелся на скулах болезненно яркий румянец, а у Лаизы аж губа задергалась, но все-таки она сдержалась, и сказала только: