Галина Липатова - Отдых на свежем воздухе [СИ]

– Точно, кто бы это ни был, даже сам король, – старший паладин смотрел на него странным, пристальным взглядом, отчего Оливио сделалось даже немного неуютно – он вдруг понял, что Джудо Манзони видит его насквозь.

– Это хорошо, – чуть выдохнул Оливио и взял новенький купальный халат, шлепанцы с деревянной подошвой и полотенца, только что вместе с остальными вещами выданные ему интендантом. – А где тут мыльня?

– Кадетская мыльня по коридору в самом конце направо. И она вся в твоем распоряжении до самого Солнцестояния, если, конечно, кто-нибудь еще не придет в Корпус в неурочное время, – улыбнулся наставник. – Есть будешь с младшими паладинами, по гонгу, трапезная здесь же, на первом этаже. Тренировки… пожалуй, пока мы с ними повременим. Как наставник, я тебе приказываю всю неделю есть, спать и читать устав и историю Корпуса, экземпляры имеются в кадетской гостиной. А потом потихоньку займемся и тренировками. Понемногу приведем тебя в хорошую форму. И, кстати, вечером, после первого ужина, подойдешь в мои покои на втором этаже, не ошибешься – там на двери табличка.

Оливио испуганно глянул на него:

– З-зачем это?

– Затем, что у меня после ужина будет свободное время, а тебя надо и к магу-целителю отвести, и показать здесь все, что требуется, – Джудо ободряюще усмехнулся. – Не бойся, я же сказал – здесь никогда не будет так, как было там.

Слово «там» он произнес так, что Оливио понял – знает. И удивился – когда успел узнать, ведь Оливио говорил откровенно только с капитаном. Но переспрашивать не стал, только коротко поклонился и ушел в мыльню, где заперся изнутри и долго, старательно мылся, смывая не только дорожную грязь, но и тревоги со страхами. Мутноватое, но зато в полный рост, зеркало кадетской мыльни отражало худое, покрытое разноцветными синяками, ссадинами, свежими и гноящимися рубцами тело, и Оливио даже заплакал – впервые увидел в полной мере, во что его превратили два месяца издевательств и насилия в Ийхос Дель Маре, отцовские побои и долгая дорога в столицу, проделанная им почти без денег. Собственно, деньги он тратил только на ночлег и места в почтовых каретах. На еду почти не оставалось, а продавать остатки материных украшений он не хотел.

В тот же вечер Манзони отвел его к мэтру Ассенцо, пожилому магу с длинной бородой, который, едва только увидев Оливио, покачал головой:

– Да-а, довели тебя, парень… ничего, дело поправимое. Во-первых, вот тебе амулет, надевай прямо сейчас и не снимай всю неделю. А во-вторых, иди за ширму, раздевайся, будем тебя лечить.

Лечил его мэтр Ассенцо целую неделю – каждый вечер после ужина. И скоро синяки сошли, рубцы почти сгладились, сломанные ребра срослись как положено, и даже истерзанная задница перестала болеть и доставлять мучения, признаться в которых было стыдно, но магу эти признания и не требовались, он и так видел все его болячки и раны, потому просто укладывал кадета на живот и раскладывал по спине и ягодицам круглые горячие камешки, привязывая к ним целительное заклятие.

А через два месяца явился дон Вальяверде – требовать блудного сына обратно. Безуспешно: во-первых, Оливио возвращаться не хотел, а во-вторых, сам король отказался внять требованиям графа – мол, Оливио совершеннолетний, в Корпус поступил по собственному желанию, и где хочет, там и остается. Дон Вальяверде закатил безобразный скандал и был очень невежливо и грубо выставлен за порог – Джудо просто вынес его за шиворот, причем сделал это с непередаваемо брезгливым выражением лица. И только после этого наконец-то Оливио почувствовал себя в безопасности.

К Солнцестоянию Оливио пришел уже в приличную форму и даже тренировался вместе с младшими паладинами, правда, с меньшей нагрузкой. Незадолго до летних праздников Джудо сказал ему, что очень скоро у него появятся товарищи, и Оливио к этому отнесся настороженно – мало ли, кто там будет среди новых кадетов. Но никак этого не показал. Только решил про себя, что если что – терпеть он не будет. В гардемаринской школе не терпел, и тут не будет. К тому же уже понял, что наставник правду говорил: в паладинском Корпусе подобные отношения между кадетами очень не одобряют. Это-то хорошо, лишь бы дело разбирали по справедливости.

После Солнцестояния были небольшие каникулы – младших паладинов отправили на пять дней в отпуск, тренировки отменили, так что Оливио был предоставлен сам себе, и впервые за полгода пребывания в Корпусе рискнул выйти в город просто так, прогуляться. Поймал наемный экипаж и попросил отвезти его в пристойную тратторию с плайясольской кухней. Кучер слупил с него аж пятьдесят сантимов и доставил к «Адмиралу Бонавентуре», где Оливио расстался с десятком реалов, заказав довольно скромный обед и бокал тиньо. Еще полреала пришлось потратить на то, чтоб вернуться во дворец вовремя – ведь столицы он совсем не знал и боялся заблудиться. А когда зашел в кадетскую спальню, то обнаружил там нового жильца – высокого, в шесть футов и шесть дюймов, очень крепкого парня с копной соломенных волос, серо-голубыми глазами и чуть грубоватыми чертами лица. Парень разложил свое барахло на угловой кровати и как раз собирался заняться укладкой его в подкроватный сундук, когда вошел Оливио.

– О, привет! – обернулся к нему белобрысый и широко улыбнулся. – Будем знакомы? Я – Жоан Дельгадо, – он подошел к Оливио и протянул руку.

Оливио осторожно пожал его широкую сильную ладонь:

– Оливио Альбино… из Плайясоль.

– А я из Сальмы, – продолжая улыбаться, сказал Жоан. Впрочем, он мог и не уточнять – сочный сальмийский акцент говорил сам за себя. – Ты тут давно уже?

– С Новолетия, – Оливио прошел к своей кровати, скинул мундир и повесил его на спинку, сел на кровать и стянул сапоги. – Так получилось.

– Я тоже хотел пораньше, да решиться никак не мог, – Жоан снял цивильный камзол и, свернув, кинул в сундук. – Целый месяц у брата здесь, в столице, жил... Никак не мог свободой надышаться.

Он тоже сел на кровать, снял туфли, потом штаны и рубашку, принялся переодеваться в кадетский мундир:

– Ну да что уж теперь. Традиция есть традиция…

Этого Оливио не понял, и осторожно спросил:

– Какая традиция?

– А в нашем роду в каждом поколении кто-то должен себя Деве посвятить, – пояснил Жоан, застегивая мундир. – Вот и моя очередь пришла.

Он взял с кровати самый настоящий паладинский меч, правда, довольно старинного вида, и повесил его на крюк на стене над кроватью. Тут до Оливио наконец дошло – вспомнил читанное в «Хрониках Корпуса»:

– Так ты из тех самых Дельгадо!

– Ага, – Жоан потрогал крестовину меча и вздохнул. – Прямой потомок Роже Дельгадо. И меч его, Консуэло, мне достался… не посрамить бы теперь предка. Боюсь я... батя вечно твердит, что я тот еще раздолбай… и дедуля Мануэло строго наказывал, чтоб я вел себя хорошо и не позорил наш род.