Индра Незатейкина - Не больно, не страшно

«Нет, лучше о более приземленных вещах. Есть дело. Мне тебя порекомендовал Рус».

Рус — под этой кличкой в среде «черных следопытов» был известен давнишний знакомый Стаса Руслан Пискарев, член молодежной патриотической организации «Вымпел».

«Не знаю никакого Руса», — Стас оценил ситуацию и решил, что лучше быть поосторожнее.

«Брось, брось. Вы ведь копали вместе? Я бы к нему самому обратился, но он сейчас в тюрьме. За сбыт».

Ни фига себе. Весело. С Русланом они, действительно, несколько раз копали вместе — на Карельском и в районе Синявинских болот. Руслан проводил разведку для своей группы, а Стас иногда привязывался отчасти из любопытства, отчасти из-за желания пережить тот прилив адреналина, который знаком всем «черным копарям», когда кажется, что «все ясно: вот враг, рядом свои, и наше дело правое», и за рахитичными болотными сосенками или на том берегу ручья ясно видишь перемещающихся короткими перебежками фашистских солдат… Трофеи обычно были не очень богатые, официально считалось, что все найденное они сдают в «Вымпел», но, конечно, некоторая мелочь в качестве сувениров, как и у всех «черных следопытов»-любителей, валялась у них дома. У Стаса, например, собралась целая коллекция советских гранат отличного сохрана, которые он аккуратно распиливал, вытряхивал взрывчатое вещество и затем склеивал эпоксидкой. Все думал отнести их в музей Блокады, но все времени не хватало…

Значит, Рус все-таки продавал что-то из леса. Об этом они никогда не разговаривали. Или парня подставили. Но это вряд ли…

«Что замолчал?» — Марвин снова поставил подмигивающий смайлик. — «Значит, Руса все-таки знаешь?»

«Нет».

«Не выдаешь друга, значит? Ну, молодец. А он ведь тебя сдал», — снова ухмылочка.

«Можешь мне это все не говорить, я ничего не знаю».

«Ладно, я шучу, извини, если неудачно. Стас, давай говорить серьезно. Мне нужна твоя помощь. А у тебя есть возможность быстрого и честного заработка, который дал бы тебе время на спокойный поиск работы, а твоей матери — возможность не думать о том, как бы перебиться на мизерную пенсию».

Честного заработка? Честного? Стас подумал о том, какую работу может предложить ему этот тип. Мысль была настолько ужасной, что Стаса передернуло.

«Что молчишь?»

«Музыка тут хорошая, — ответил Стас. — Слушаю».

На самом деле, музыка была омерзительная, из развешанных по стенам колонок, призванным создавать стереофонический эффект, повизгивала Верка Сердючка. Правда, негромко. И на том спасибо.

«Ну, я тебя напугал, — похоже, Марвин пользовался только одним видом смайлика. Или имел обыкновение говорить с насмешливой интонацией. Ни дать ни взять типичный Темный, считающий себя на порядок умнее собеседника. — Вот бы уж не подумал, что ты испугаешься, Сталкер».

«Дурак ты, Марвин, — не сдерживаясь, зло ответил Стас. — Я три года отсидел, вчера только с зоны. Ты сам-то как думаешь — чем меня теперь можно испугать?»

«Ладно, я неудачно пошутил, извини уж. К делу. Все не так страшно, как ты подумал. Я не собираюсь скупать у тебя оружие и затем перепродавать на черном рынке, как ты, наверное, думаешь. Я понимаю. У меня у самого дед Днепр форсировал…»

«Не верю, — подумал Стас. — Не верю ни одному его слову».

«Именно поэтому я сейчас снимаю исторический фильм о Великой Отечественной. Точнее, о Победе», — продолжал Марвин.

«Юбилей уже прошел, — неприязненно заметил Стас. — Можно и расслабиться».

«Этот фильм — государственный заказ. И мне нужны любые свидетельства войны, любые материалы, все, что имеет к этому отношение. Сохран меня не интересует. Исключительно для фильма, могу тебе подтвердить это письменно, при свидетелях, можем, если хочешь, даже контракт заключить. После съемок обязуемся все найденное сдать государству».

«Все?» — спросил Стас, дождавшись окончания фразы.

«Да. Прошу твоей помощи».

«Благодарю за оказанную мне высокую честь, — ухмыльнулся Стас. — Сумма?»

Марвин назвал сумму, добавил, что готов сейчас же перечислить половину в качестве аванса ну, скажем, в виде web-money. У Стаса отпали последние сомнения: смешно подумать, что киношники, тем более, финансируемые государством, могут позволить себе нанять «черного следопыта» за такие деньги. Конечно, это такая легенда. «Рабочая гипотеза». Чтобы Стаса не слишком мучила совесть.

«Можно мне подумать?» — набил Стас негнущимися пальцами.

«Конечно. Думать не запретишь. До встречи».

Марвин мгновенно отключился.

«Офигеть», — вяло подумал Стас. В висках стучало, мыслей не было. Он откинулся на спинку кресла, невидящим взглядом уставившись на окошко браузера с сообщением об ошибке 404.

Закончилась очередная попсовая песенка — на этот раз, кажется, какие-то «Блестящие», и Стас загадал — вот, если сейчас и дальше будет такая же лабуда, он не пойдет. А если заиграет что-то, что ему нравится… Загадывал он это с подспудной мыслишкой о том, что если уж тут уже полчаса идет какой-то ширпотребно-попсовый репертуар, то вероятность того, что и следующая песня будет соответствовать звукоряду, куда больше, чем 50 %.

В следующую секунду Стас понял, как жестоко ошибся: он со страхом узнал вступление, а первые слова песни развеяли все сомнения:

«Тысяча сто». Никогда еще Стас не слушал «Арию» с ощущением такого фатального ужаса.

Впрочем — в следующую секунду Стас с определенным усилием осознал, что ничего страшного не случилось. Подумаешь — загадал. Фигня же, честное слово. «Нет судьбы».

Это была единственная песня с альбома «Герой асфальта», которая нравилась Стасу, несмотря на то, что этот альбом в широких массах признавался чуть ли не лучшим «арийским» альбомом, сплошь состоящим из шедевров. Особенно Стасу не нравилась заглавная песня, в частности, потому что Темные любили шутить, что если уж «Я свободен» — это гимн Темных, то «Герой асфальта» — однозначно гимн Светлых, поскольку там сплошное бестолково-показушное геройство. Такие иронично-издевательские рассуждения очень свойственны Темным, особенно, когда они откровенно некомпетентны в данной области. Как они могут судить о гимне Светлых, если не понимают их основной идеи? «Откуда машине знать, какой вкус у курицы?»

Стас дослушал песню, расплатился и снова вышел на Невский, бессознательно насвистывая: «Тысяча сто, тысяча сто, тысяча сто, смерть в лицо нам дышит…».