Anne Dar - Узник [СИ]

На следующий день всё прошло гладко. Вместо того, чтобы уволиться, я взяла официальный больничный, который подписала мать моей бывшей одноклассницы из жалости к моей сиротской судьбе, как мне показалось. Когда я встретила поджидающего меня возле своего дома Макса, моя ложь по поводу того, что я обязательно сегодня вечером зайду на чай, зашла ему словно сладкая пилюля.

Занеся на кухню тяжелые пакеты с едой, я принялась перетаскивать дрова в дом и, в итоге, половина сарая была опустошена.

— Ты словно приготовилась к длительной осаде, — отстраненно заметил Ричард, когда мы пили чай после ужина.

— Просто хочу прожить немногим больше пары суток.

Начались долгие, тягучие дни, заполненные плотными завтраками, обедами и разгрузочными ужинами, активным общением с Ричардом в течение дня и пассивным бормотанием перед сном, огнём в камине, ненадолго спасающим от холода, и никогда не подводящим теплом рыжего кота, игрой в лото и разгадыванием кроссвордов, красивой игрой Ричарда на губной гармошке и моим выстукиванием по книгам, исполняющим роль барабанов. В первых числах ноября я научилась почти так же изящно высвистывать мелодии, как это делал Ричард, а он, глядя на меня, научился чаще улыбаться. С каждым днём напряжение внутри меня росло всё сильнее, каждый вечер стуки Переяроков в дверь моего дома становились всё сильнее и настойчивее, и однажды я словила себя на мысли о том, что не так боюсь умереть от рук Ричарда, как не успеть дать ему себя прикончить. Ведь если Переяроки смогут добраться до меня первыми — Ричард уйдет на служение к их роду еще на несколько столетий.

В итоге я окончательно переехала на лестничную площадку возле клетки Ричарда.

— Значит, ты не стареешь? — начала непринужденный диалог я.

— Бонус.

— Неплохой такой бонус. А что если тебя убить? Воткнуть нож в сердце, например.

— Да ты в глубине души стала извращенной маньячкой, или же ты ей была всё это время, но тщательно это скрывала от меня? Тогда это многое объясняет.

— Например, что?

— Твоё спокойное хладнокровие в обсуждении собственной смерти.

— На самом деле я уже около месяца ни с кем кроме тебя, по сути, не общаюсь. А, как среди людей принято говорить — с кем поведешься от того и наберешься. И всё же что с тобой будет, если проткнуть тебе сердце?

— Ничего. Я проклят на одинокое бессмертие.

— Почему на одинокое? Если раньше ты не мог себе позволить наслаждаться жизнью, тогда теперь, после того, как ты «отнимешь моё дыхание», ты сможешь использовать свою вечную молодость во всю силу.

— Например?

— Например, увидишь пингвинов.

— Я их видел.

— А кто их вообще не видел? Я имею в виду — в среде их обитания.

— Я был на севере.

— Ты видел диких северных пингвинов?!

— Нет.

— Это две разные вещи: быть на севере и видеть пингвинов на севере. Различать нужно…

Ричард заулыбался. В последнее время мы часто улыбались в ожидании моей гибели: я — пытаясь насладиться последними днями жизни, он — наверное, чувствуя скорое освобождение от пут. Так мы улыбались друг другу в течение всего ноября, и однажды выпал снег.

— Смотри-и-и! — протяжно произнесла я, пребывая в настоящем восторге. — Ты только посмотри, какая красота…

— Всего лишь ранняя зима, — улыбнулся Ричард.

— Не будь таким циником. Я почти дожила до первого официального дня зимы и официально дожила до первого снега. Я вижу этот снег — это важно.

Я подбежала к окну, чтобы насладиться огромными хлопьями, медленно спускающимися с небес, решив не обращать внимания на печальный взгляд Ричарда, чтобы не портить себе настроение.

Всего за двое последующих суток температура воздуха снаружи опустилась до минус семнадцати градусов и как раз в это время у нас закончились дрова. Я не ожидала прожить так долго, поэтому это стало для меня неожиданностью. Переяроки боялись врываться в дом, так как не были уверены в том, что Ричард до сих пор находится в спячке. Именно из-за желания проверить, не пробудился ли хранитель Таммов, они прежде постоянно напрашивались ко мне в гости, но я поняла это только сейчас.

Еще день после окончания дров я ходила по дому в вязаных носках, кутаясь в плед и литрами выпивая с Ричардом горячий чай, однако было очевидно, что зима скоро опустит отметку на термометре минимум до минус тридцати — зимы в этой местности всегда были поистине ледяными — отчего рано или поздно мне всё-таки придется выйти из своего убежища, ради банального похода за дровами. На следующее утро, когда температура упала до минус девятнадцати, я, не предупредив Ричарда, вышла в сарай за дровами.

Перед выходом я около получаса всматривалась в безмолвный дом «притаившихся в траве змей» и проверяла наличие человеческих следов под окнами. Убедившись в том, что всё тихо, я открыла дверь, и жгучий мороз мгновенно ударил в меня всей своей силой. Закутавшись в широкий вязаный шарф так, что снаружи остались лишь глаза, я отправилась в сарай, постоянно оглядываясь и пугаясь даже тишины. Быстро и как можно тише, я наполнила тележку дровами почти доверху и уже собиралась возвращаться домой, когда на мой нос упало что-то тяжелое и влажное. Внезапно перед моими глазами расплылся весь мир в виде маленького дряхлого сарайчика, но я даже не успела понять, что именно произошло.

Первые сутки в невероятно темном и до жути холодном подвале выдались для моих похитителей сложными. Отбиваясь железной кочергой, по неосмотрительности оставленной в моей камере, я вывела из строя Мэнди одним единственным, но точным ударом по голове. После этого случая никто из женщин ко мне не приближался и лишь Макс, с расцарапанной до крови щекой, и муж Мэнди, на второй день всё же решились спуститься ко мне повторно. После бессонной ночи в подвале без освещения, моя реакция стала хуже, поэтому уже спустя минуту кочерга была у меня изъята. Дальше произошло не то чтобы неожиданное, но крайне неприятное событие. После того, как мои руки заперли в подобие кандалов, приковав их к решетке на маленьком, узком, единственном источнике света окне, в подвал спустилась уже знакомая мне пара: белокурая Элизабет, игравшая в прошлом роль дочери моей тётки, и её молчаливый спутник. Только теперь они поменялись ролями: он говорил, а она терпеливо молчала. Еще от Ричарда я узнала, что никакой дочери у тётки не было, поэтому логично было предполагать, что лжеродственниками были Переяроки.

Не смотря на то, что голос у спутника Элизабет был властным, я сильно разочаровалась в его умственных способностях. Не успел он раскрыть рот, как сделал роковую ошибку — дал мне надежду.

— Осталось две недели, чтобы вытравить из твоей крови остатки друидской скверны. До тех пор вдоволь пострадай за грехи своего рода, — после этой глупой речи, посвященной мне, он обратился к своей свите, удерживающей меня взаперти. — Не давать в течение всех двух недель ничего кроме воды.