Ольга Баумгертнер - Дозор с бульвара Капуцинов

И все же было в этом что-то неправильное – молодой дозорный пока не мог объяснить самому себе, что же его смущает.

– Невинно осужденный, как вы говорите, сударыня, допустил осквернение храма Божьего и превращение оного в непотребное место. Мне жаль, что я не могу сделать для вас зримым то, что открыто мне как тени. Я видел то, что помнят сии стены!

– Месье не должен присоединяться к нашему замыслу, – эхом разнеслась реплика одного из безликих. – Месье достаточно не препятствовать.

– Вот как! К чему тогда сие вздорное пустословие? Впрочем, любезные мои, я попробую все изъяснить сам. Поправьте меня, ежели найдете просчет в моих рассуждениях. Мне, по чести, следовало бы уразуметь и раньше. Я почуял неладное, когда увидел, сколько колдовских нарядов вот на сей юной особе. Не меньше, чем листьев на капусте, простите, сударыня…

Леонид на этих словах пристыженно опустился в кресло – сам он ничего подобного не почуял.

А Брюс продолжал:

– Для каких особливых целей плести столько чар вокруг совсем юной колдуньи самого низкого ранга? Полагаю, лишь для одного – чтобы опытный колдун, пока распутывает, проглядел наиважнейшее. Все чары призваны отвести внимание от мыслей особы. Похоже, Пресветлый слишком доверял вам, сударыня…

– Я готова к расчету, – сказала Мари. – Когда наступит срок.

– Что же… По всем вероятиям, никакого чудища в подземельях либо не обретается, либо оно представляет собою нечто сродни хорошо известному в мои времена гомункулу. А сие есть ваших рук дело, любезные! Чудище призвано было такоже отвлечь внимание Дозоров и Инквизиции от ваших истинных помыслов освободить преступника. Пресветлый Парижа оказался в положении великого Цезаря, что доверился Бруту. Он не мог полагать очевидного – Темных изничтожают слуги Света. По всем вероятиям, ваш замысел созрел, когда стало известно о возвращении друзы Сен-Жермена из России. Ее нужно было всенепременно доставить сюда. Выкрасть из хранилища Пресветлого – невозможно, из дворца, где всюду Инквизиторы, – неосуществимо. Оставалось выманить изумруды, словно мышь из норы. Только вот здесь я, пожалуй, теряюсь, господа. Что-то вышло не по-вашему… То ли обережные чары оказались слишком крепки, то ли еще что, но пришлось вовлечь в предприятие вашу лазутчицу и моего ученика. Друза едва не упорхнула из-под вашего носа, но, по счастию, наша сударыня весьма ловко разбила сумеречный коридор во дворец. Камушком для подобного случая вы снабдили ее заранее…

Леонид снова едва не вскочил с места. Мари, выходит, сама разорвала портал и затем преднамеренно вела его в Нотр-Дам! Александрову показалось на миг, что он задыхается.

– Что же вы скажете, судари? Правдивы мои измышления?

– Достойны рукоплесканий, как представления в синема, – сказал Левый.

– Ваша проницательность не знает преград, – эхоподобно отозвался Правый.

Затем что-то произошло. Леонид из Сухаревой башни не мог понять, что же именно. Однако нечто изменилось в самой лаборатории. Покраснели сизые угли в жаровне. Полыхнул небесно-голубым никогда не дающий тепла огонь в камине. Даже какой-то заспиртованный гад в стеклянной банке, булькая, зашевелился.

– Вы сию минуту развязали военную кампанию, судари. – Голос Якова Вилимовича потерял все свои мягкие ноты.

– Пардон, месье, – раздался эхо-голос Правого.

– Мы вынуждены. Мера предосторожности… – печально произнес Левый.

– Вас могла посетить мысль расколоть друзу… – добавил Правый.

– Жизнь моего ученика не стоит каменного истукана, – сказал Брюс.

– Мудро… – ответил Левый. – И все же…

Яков Вилимович поднял руки, словно уперся ими в невидимую стену. Ученик наблюдал это его глазами. Лишь тогда Леонид догадался, что происходит, и в который раз себя обругал.

Напор чистой Силы, именовавшийся в Париже «ла прессьон».

Это сильно напоминало французскую борьбу на цирковой арене. С той лишь разницей, что хитроумные борцовские приемы здесь нельзя было применить, все решала только сосредоточенная мощь.

В лаборатории вокруг брюсова ученика начался сущий бедлам. Разгорелась жаровня под тиглем, закипела жидкость, пошел пар. Отчаянно замерцали драгоценные камни, вделанные в различные приборы. Пламя камина разошлось не на шутку, будто Леонид подбросил туда поленьев да еще сдобрил керосином. Растущие в колбах кристаллы начали потрескивать и выдавать разряды, как если бы в них прятались электроды.

В зеркале, что висело на дальней стене в серебряной раме и не показывало ничего, даже отражения комнаты, демонстрируя только серое пространство, вдруг заклубился туман. В тумане полыхнули огненные линии, будто невидимая рука рисовала там, вместо грифеля используя молнии. Леонид увидел со стороны фигурки на башне, между которыми словно поставили красное стекло. Безо всяких подсказок Александров сообразил, что зеркало передает изображение того самого «ла прессьон», и назначение его – отражать магические явления вокруг хозяина лаборатории.

Сразу две пылающие красным стены пытались сдавить старого алхимика, как две воротины – зазевавшегося прохожего. Схлопываясь, они отодвигали его фигурку все дальше от друзы, вытесняя на ту часть галереи, что шла вокруг колокольни.

В середине комнаты ярко зеленели, светясь, изумруды.

Но Яков Вилимович, очевидно, несколько покривил душой, когда говорил, что растерял все свои силы. Да, Леониду объяснили это прискорбное обстоятельство еще во время самого первого ритуала обмена. Его наставник оставался Великим, однако, чтобы вернуть былую мощь, требовалось значительное время, а пребывание в теле ученика неизменно было ограничено. Это равносильно тому, как опускать ведро в колодезь лишь на мгновение – оно попросту не успеет наполниться. Брюс нес в мир живых свои знания, опыт и умения, потому и был незаменим как советчик. А как боец он немногим превосходил Леонида, да и то благодаря все тому же опыту. Кроме всего прочего, Яков Вилимович, несмотря на годы, проведенные на службе у царя Петра Великого, в магические поединки вступал лишь во время учебы. Как и его нынешний подопечный…

Однако Брюс владел кое-какими секретами. Петр Афанасьевич и Борис Игнатьевич объяснили магу низшего разряда Александрову, что колдовские способности зависят от двух обстоятельств. Первое – это природный талант. Здесь ничего не попишешь, ты либо Иной, либо нет. Только у Темных есть некое преимущество делать обычных людей себе подобными, но лишь за счет утраты человеческого и превращения в живого мертвеца либо зверя в людском обличье. Второе – обуздание страстей. Нужно переживать сильнейшие чувства, но при том объезжать их как норовистых лошадей. В этом лишь случае растет сила волшебника. Брюс сумел обуздать не только бездонную горечь после смерти жены, но даже свою жажду жить. Он пожертвовал собой, однако именно это и давало ему силу при возвращении из мира теней.