Ольга Баумгертнер - Дозор с бульвара Капуцинов

Сверкающее лезвие чистого Света скрестилось с таким же, выпущенным из руки человека в маске. Аноним, хотя и был прекрасным фехтовальщиком, еще никогда, кроме как на учебных поединках, не вступал в бой с другими Светлыми.

В следующий миг в схватку ввязался новый участник – второй пришелец из сумеречного коридора появился не с пустыми руками, а сразу с двумя «белыми мечами». Мечом, правда, можно было назвать только один – второй длиной был с короткий кинжал.

Аноним видел подобное, но очень давно. Фехтование одновременно рапирой и кинжалом ушло в прошлое, а Иные перешли на все более дальние способы поражения противников. Так же как и люди, отдавшие предпочтение сначала пистолям, затем револьверам. Пожалуй, только Инквизиторы с их любовью к седой архаике еще практиковали такие приемы ближнего боя.

Однако нашлись и среди Светлых ревнители традиций.

Первый из нападающих также вырастил из левой ладони еще одно, короткое лезвие Света. Имея теперь преимущество в четыре клинка против одного, незнакомцы в масках подавили сопротивление за пару секунд. Аноним оказался прижатым к стене и лишенным способности двигаться, ибо у его горла и запястий находились грани более острые, чем у любого материального оружия.

Свет не причинит вреда своему хранителю – но только если бы в нем не было ни капли Тьмы. Своя тень есть даже у Пресветлого. Про отступника, вступившего в сговор с ведьмами и другими порождениями ночи, и говорить нечего. Белые Лезвия жгли его, но не физически. Все сделки с собой, на какие он шел, теперь кололи его сильнее, чем любые иглы палачей, и Светлый опасно приблизился к грани, за которой оставался только добровольный уход в вечный Сумрак.

В стене внезапно открылся потайной ход. Выпрыгнувший оттуда вампир двигался куда быстрее Светлых. Отступивший во время схватки в дальний угол Бриан был слишком слаб, чтобы его остановить. Но из портала ударил еще один «белый меч» и разрезал вампира напополам. Останки сгорели, не достигнув пола.

– Месье не будет вмешиваться и останется в живых, – сказал побежденному Анониму первый из нападавших. – Но то, что вы связались с ламией…

Он покачал головой. Маска открывала только полоску незащищенной кожи на его лице, и Аноним заметил, что она необычайно бледная. Словно пришелец сам много лет провел в тюрьме.

– Они раскаялись, ищут средства, чтобы избавиться от проклятия…

Аноним нахмурился и смолк. Нет, он не станет оправдываться перед нападавшими и объяснять, почему кровопийцы и Темные колдуньи примкнули к Светлым заговорщикам.

К ним подошел Бриан.

– Прощайте, месье, – сказал бывший узник, глядя в глаза Анониму. – Не желаю вам удачи, но… благодарен.

Он скрылся в сумеречном коридоре вместе с убийцей вампира. Мягко, словно маги-перевертыши в зверином облике, отступили туда же двое фехтовальщиков.

Портал уже закрывался, когда в камеру ворвалась подмога.

– Хитрый лис… – произнес Аноним.

– Как все это понимать? – спросил молодой Темный маг.

– Так, что не стоит плакать по убежавшему молоку, – сказал пришедший с ним Светлый, глядя на пепел, оставшийся от вампира.

Несколько хлопьев продолжали кружить в воздухе, падая на раскрытую книгу и на «Фигаро».

Будь это хлопья от поленьев, стоило бы опасаться, что бумага загорится. Но пепел тех, кого называли когда-то ламиями, ничего не способен воспламенить.

– Объяснитесь!

– Старик бесполезен. – Аноним наконец-то отделился от стены. – Ему нужны камни и ничего больше. Он даже слушать не захотел о реликвиях Мерлина.

– Мы должны выследить их всех. Я принесу свой кристалл.

– Не нужно! Где бы он ни был со своими пещерными людьми, они сами должны теперь скрываться от Инквизиции. А Бриан пока еще не вошел в силу и не войдет в нее долго. Мы успеем.

– «Магический вестник» написал, сегодня огласят особое распоряжение Европейского Бюро.

– Значит, момент близок. Идемте, господа!

Небольшой поток воздуха от захлопнутой двери поднял и заставил сделать прощальный круг несколько последних хлопьев вампирского пепла. В окне менялась разноцветная мозаика парижских улиц. Особенно многолюдно было у башни Эйфеля и у входных ворот на выставку на площади Согласия.

Леонид снимал.

Ввиду особой услуги, оказанной Дозорам, коннетабль велел немедленно выписать ему средства на покупку нового киноаппарата. Русский дозорный не мог нарадоваться на блестящий «Патэ».

Во дворце Трокадеро их работало трое. У Ночного и Дневного Дозоров Парижа оказались свои синематографисты, Светлый Жюльен и Темный Альбер. Эти двое относились друг к другу даже как-то по-приятельски. Еще были сотрудники национальных Дозоров, на которых наложили обязанность фотокорреспонденции. Особенно выделялся рослый Смит из английского Дневного. Он часто фотографировал тамошнего главу делегации Артура на фоне различных экспонатов.

Вообще английские дозорные были словно на особом положении. Конечно, и Британия занимала вовсе не маленькое место на выставке, она участвовала в пятнадцати отделах, как и Россия. Но англичане все же привезли несколько вещей, принадлежащих самому Мерлину, величайшему магу всех времен. Деликатность ситуации заключалась в том, что Великий Мерлин успел побывать и Светлым, и Темным. Леонид узнал, что начинал волшебник на стороне Света, но однажды из политических соображений пошел на злодеяние. Это переместило его на сторону Тьмы. Так что вещи Мерлина на выставку доставили оба Дозора – и Ночной, и Дневной. Перерождение мага состоялось до Великого Договора, когда еще Иные не следили друг за другом, а враждовали от случая к случаю. Потому ни один из Дозоров не мог претендовать на все наследство Мерлина: каждый владел тем, что успел найти.

Злые языки поговаривали, что часть обеих экспозиций – подделки с фальшивой аурой. Но никто не мог сказать, что же именно здесь поддельное: легендарный посох, нож, малый котел или пряжка от плаща.

Мерлиновская экспозиция Темных, нужно заметить, все же выглядела богаче и привлекала больше зрителей. Собственно, настоящих магических вещей там было немного. Главная из них – небольшой обруч всего с парочкой полудрагоценных камушков, некогда надеваемый на голову. Причем у этой своеобразной короны даже не было никакой таблички, но как-то сам собой разнесся слух, что это главная реликвия Мерлина, известная как Венец Всего. Говорили, она непостижимым образом связывает самый глубокий Сумрак с человеческим миром, едва ли не позволяет общаться с мертвыми. Но официальный комиссариат лондонского Дневного Дозора на этот счет хранил молчание. Про друзу Сен-Жермена, выставленную на всеобщее обозрение, слухов не ходило – при том, что табличка наличествовала. Только Ночной Дозор Парижа также предпочитал излишне не распространяться о ее природе.