Ольга Баумгертнер - Дозор с бульвара Капуцинов

В этом месте Леонид едва не выпустил рукоятку. Он знал, что связывало Пресветлого и Бриана, но отношения Градлона с Кастеленом до сей поры были неизвестны.

– …Я никогда не пытался воспрепятствовать поискам Кастелена с тех пор, как он встал на свой путь заговоров. Но я закрывал на это глаза и не пытался найти его сам, до того, как отыщет Инквизиция или Дневной Дозор. Я не проявлял усердия, потому что должен был бы немедленно передать его в руки Трибунала. Но я и не старался его переубедить. Теперь Кастелен ушел, а Бриан де Маэ навсегда расстался с человеческим обликом и сущностью. А это значит, что никто не сможет освободить добровольно заключенную в неживое Мари Турнье…

Леонид поймал себя на том, что рука предательски дрожит – но продолжает вращать механизм.

Перо, не знающее человеческих сомнений, бежало по страницам записной книжки.

– Никто, кроме меня. В этом я и собираюсь признаться. Установления Дня без Договора не дают права отменить решения Инквизиции. Я иду на это по собственной воле. Когда-то я сам рассказал своему ученику о возможности поменяться местами с приговоренным. Ноэль Кастелен предпочел отослать вместо себя другого… другую. Я же займу это место сам и отбуду положенное наказание за своего учителя. Но я делаю это не во имя избавления от вины, а во имя спасения Парижа. Дело в том, что остановить Эмпириум может только Мари Турнье. Она сама не знает об этом. Никто не знает. Мари Турнье – будущая Великая. Я сам выявил ее еще в детстве и принял меры. Договор не запрещает подобных стратегических ходов. Я запечатал способности девочки и наложил фальшивую ауру слабой Иной. Я всегда держал ее подле себя, чтобы можно было все время поддерживать иллюзию. Это должно было стать нашим тайным оружием. Кроме того, я знал, сколь трудно было бы воспитать Великую, когда она еще дитя. А главное – на какие уступки пришлось бы идти перед Темными. Вуивр, мой старый противник, я рассчитываю, что ты спишешь этот долг Ночному Дозору. После того, на что пойду я, и особенно после того, что сделает Мари. Если ее попытка будет неудачной, списывать долги уже не понадобится, ибо будет некому. Морис, я не рассчитываю на снисхождение Инквизиции в отношении себя. Но твердо настаиваю на том, чтобы с Мари Турнье были сняты все обвинения после того, как она справится с Эмпириумом. Опять же, в том случае, если ее попытка будет удачной. Я могу принять на себя ее приговор. Трибунал волен не освобождать меня из неживого, даже когда выйдет срок Бриану, а увеличить вдвое, втрое – или сколько ему будет угодно. Своим преемником на посту главы Ночного Дозора Парижа я оставляю моего заместителя Фюмэ, Светлого первого ранга. Свидетелем, хроникером и поверенным моих слов является господин Леонид Александрофф из русского Ночного Дозора. Ему же я оставляю инструкции для мадемуазель Турнье. Времени мало. Да помогут нам Свет, Тьма и Сумрак.

Градлон махнул рукой, и Леонид прекратил снимать.

– Пресветлый!..

– Не стоит, месье Александрофф, все уже решено. Держите! – Коннетабль вытащил из кармана амулет и бросил его Леониду. – Это вы наденете мадемуазель Турнье, когда она получит свободу. Так она быстрее восстановит силы и придет в себя. Потом еще кулон… – Пресветлый отдал новое украшение. – А вот это, – теперь Градлон снял перстень с большим красным камнем, – нужно будет надеть ей на большой палец левой руки. Именно так! Перстень распечатает и снимет фальшивую ауру. Морис, Дункель и все прочие поймут, кто такая эта девушка. И еще, – он достал портсигар и тоже протянул кинематографисту, – вот это вы отдадите лично в руки Морису. Скажем, здесь напоминание о старом-старом долге.

– Пресветлый…

Коннетабль отмахнулся.

– Скоро нас отследят, так что не перечьте. Я не случайно выбрал вас, молодой человек. Я оказался настолько слепым, что не заметил, как Мари спуталась с Ноэлем. Но я не настолько слеп, чтобы не увидеть в ее ауре то, что она почувствовала к вам. Я воспитывал ее с детства и старательно оберегал от различных романтических настроений. Но то человеческое, что в нас есть, не обуздать.

– Месье…

Градлон снова поднял руку, останавливая слова Леонида.

– Кто бы мог подумать! Русский изобретатель… Впрочем, Иные изобретатели – не меньшая редкость, чем Великие волшебницы. Так что она знала, кого выбирать. А я плохо знал ее. Слушайте меня, молодой человек, потому что Мари должна будет послушаться вас. Именно для того вы мне и нужны. Вы должны будете ее убедить наслать проклятие на город. Кулон поможет, он что-то вроде увеличительного стекла, позволяет собрать всю мощь Иного. Он заменяет собой катастрофы и потрясения. Хотя потрясений для девушки и так предостаточно. Думаю, когда она придет в себя, то будет готова. Покажите ей вашу картину. А потом расскажите, что сначала Эмпириум уничтожит всех Темных. Этого будет достаточно, чтобы всколыхнуть Сумрак и вызвать такое, что не снилось Иным ни до эпохи Великого Договора, ни после. Потом он примется за Светлых, а ведь никто из нас не святой. Тьма есть даже в нас, хотя мы и выбрали другое. А затем, когда сожжет и Темных, и Светлых, он возьмется за людей. Я думаю, этого ей хватит для проклятия. Нам пора. Прощайте, месье Александрофф. Надеюсь, смогу увидеть вас, когда истечет срок всех моих приговоров. Не используйте сейчас ваш аппарат. Пусть этого никто не увидит. И да, совсем забыл…

Градлон напрягся и с полминуты как будто сосредоточенно думал о чем-то. Леонид боялся прерывать его раздумья. Затем на руках Пресветлого неизвестно откуда появился сверток. Впрочем, известно откуда – глаз и нервы даже у Иного не позволяют заметить, как другой уходит в Сумрак и тут же возвращается.

– Вот одежда для Мари.

Леонид вспомнил, в каком виде появился из химеры Бриан, и покраснел.

Пресветлый развернулся, оставляя сверток в руках единственного свидетеля его признания, и направился к друзе. Та засветилась.

Градлон стал напротив химеры, в которую добровольно заключила себя Мари. Изумруды засверкали сильнее, это было заметно и в обычном человеческом мире. А в нечеловеческом над друзой развернулась маленькая Аврора бореалис. Затем северное сияние превратилось в один-единственный зеленый луч, бьющий из верхушки самого высокого изумруда в химеру. Луч выписывал на ней символы, будто карандаш. Леонид не к месту подумал, что если человек когда-нибудь станет использовать такие лучи в качестве оружия, то Иным уже нечего будет делать на планете.

Ослепительная вспышка, казалось, прожгла все сумеречные слои, известные и неизвестные, и прервала его мысли. Вспомнив, что сейчас произойдет, Леонид бросился к подножию статуи.

Градлона уже не было на галерее. У постамента каменного чудовища скорчилась на плитах обнаженная девушка с растрепанными волосами. Разбрасывая ворох одежды, Леонид раскрыл длинную накидку и опустил ее на Мари. Затем надел ей на шею амулет, как учил коннетабль. За амулетом последовал кулон; наконец и перстень занял место на холодном, как смерть, пальце. Но Леонид, даже не читая ауры, видел, что Мари жива. Он обнял ее и вдруг пожалел, что не носит с собой фляжки с коньяком или водкой.